* * *
Спустя двадцать минут Джо бросил "Субару" на Хильгарде-стрит возле университетского городка – настолько далеко от места, назначенного Деми, насколько осмелился, – и пошел дальше пешком. Ему хотелось броситься бежать, но это означало привлечь к себе внимание, и Джо совладал с собой. Так он дошел до бульвара Уэствуд.
Еще совсем недавно район Уэствуд-Вилледж был островком спокойствия и тишины среди бурного городского моря, а его задумчивая красота способна была очаровать любого. Он служил также настоящей Меккой для театралов и любителей хорошо и модно одеться, а его малоэтажная архитектура способна была дать сто очков вперед любому деловому району Большого Лос-Анджелеса. По сторонам зеленых, засаженных деревьями улиц выстроились магазины модной одежды, популярные картинные галереи, процветающие театры, ставившие современные и острые драмы и комедии, и самые известные кинотеатры. Иными словами, это было идеальное место, где можно было получить удовольствие, показать себя и заодно поглазеть на других.
К несчастью, благополучие и процветание оказались недолговечны и слишком хрупки, чтобы успешно противостоять ветрам перемен. Настали смутные времена. Напуганные беспорядками власти страдали острым комплексом вины и были склонны рассматривать любые антиобщественные поступки и преступления как законную форму социального протеста и глас народный. В результате Уэствуд-Вилледж наводнили бродяги и прочие темные личности; несовершеннолетние хулиганы сбивались в банды; торговля наркотиками процветала, а проституция приобрела почти легальный статус. Разборки между бандитскими группировками и дележ "охотничьей территории" уже несколько раз заканчивались стрельбой, и большинство людей, которые когда-то любили проводить здесь свободное время, в конце концов решили, что район становится чересчур оживленным и что приехать сюда – значит подвергнуть себя нешуточной опасности.
В последние пару лет Уэствуд предпринимал отчаянные попытки вернуть себе прежний статус. На улицах стало поспокойнее, однако многие галереи и магазинчики успели закрыться, а их помещения стояли пустыми, поскольку желающих делать здесь бизнес находилось немного. Атмосфера тревоги и нестабильности никак не желала рассеиваться, и это служило лишним доказательством того, что цивилизацию, которая взрастает со скоростью кораллового рифа и уничтожается с пугающей быстротой и легкостью (порой, как выяснилось, достаточно одних лишь благих намерений), нельзя возродить за одну ночь, какие бы титанические усилия ни прилагала полиция, выдворяя с улиц наркоманов и проституток.
Кофейня для гурманов, несомненно, была реликтом того, старого, Уэствуда, но в ней, к удивлению Джо, оказалось довольно многолюдно. Из открытых дверей доносились экзотические ароматы кофе, сваренного по самым разным рецептам, и голос одинокой гитары, выводивший какую-то медитативную мелодию, состоявшую всего из нескольких повторяющихся аккордов. Несмотря на это, музыка не только успокаивала, но и ласкала слух.
Поначалу Джо собирался исследовать место встречи, понаблюдать за ним хотя бы с противоположной стороны улицы, но теперь у него уже не оставалось на это времени. В две минуты седьмого он встал у дверей кофейни – справа от выхода, как и было условлено, – и стал ждать, пока к нему подойдут.
За шумом улицы и гитарным перебором Джо неожиданно услышал странное металлическое позвякивание, которое моментально насторожило его, хотя он и не мог объяснить почему. Вздрогнув, Джо нервно огляделся по сторонам, пытаясь обнаружить источник звуков.
Прямо над дверью кофейни он обнаружил ветряной колокол – подвижное сооружение почти из трех десятков ложек, отличавшихся друг от друга как размером, так и материалом, из которого они были сделаны. Ложки были искусно соединены друг с другом проволокой так, что, раскачиваясь на ветру, они мелодично позвякивали друг о друга.
В этом, казалось, не было ничего страшного, но память, подобно озорному товарищу детских игр, все звала, все дразнила Джо из бесчисленных потайных уголков прошлого, похожего на запущенный, испещренный пятнами света и теней сад. Двигаясь на этот зов, Джо неожиданно вспомнил кухню в доме Дельманов, вспомнил медную посуду на полках и на крюках, вспомнил развешанные по стенам сверкающие половники, лопаточки, щипчики.
Когда, услышав отчаянный крик Лизы, он спустился из спальни Чарльза, то еще в коридоре до его слуха донесся негромкий и немузыкальный перезвон металлической кухонной утвари, и, ворвавшись в кухню, Джо увидел, как приплясывают на полках кастрюли, а сковороды раскачиваются из стороны в сторону, словно маятники.
К тому моменту, когда он заметил на полу труп Джорджины, посуда уже успокоилась, а Джо был не в том состоянии, чтобы задумываться, что, собственно заставило двигаться эти неодушевленные предметы. Теперь, вспоминая тот страшный вечер, он был готов поклясться, что пол и стены дома оставались неподвижными, а Лиза и Джорджина находились слишком далеко, в дальнем конце сильно вытянутого помещения кухни, да они и не могли бы заставить кастрюли на полках подпрыгивать, сталкиваясь друг с другом.
Землетрясение исключалось; правда, несильные подземные толчки в Калифорнии никогда не были редкостью, но о них, как правило, обязательно писали в газетах или говорили по радио. Правда, Джо уже давно не слушал радио и не смотрел телевизор, но он не сомневался, что так или иначе узнал бы о землетрясении либо в самолете, либо в аэропорту.
Почему-то ему казалось, что загадка странного поведения посуды очень важна, что она стоит в одном ряду со взбесившимися цифрами на табло электрического будильника и неожиданным прыжком пламени за стеклами масляных ламп, и чем больше Джо об этом раздумывал, тем сильнее становилось его ощущение, что разгадка близка и что скорлупа его неведения уже начинает трескаться под мощными ударами инстинктивного прозрения.
Затаив дыхание, Джо попытался сосредоточиться и выудить из хаоса фактов и наблюдений то общее, что связывало вместе все три загадки, но сразу почувствовал, как озарение отступает обратно в глубины подсознания. В отчаянии он попытался уловить это ускользающее знание, но тщетно – оно увернулось от его протянутых рук и ушло, чтобы нежданно-негаданно всплыть в другом месте и в другой раз.
Возможно, разочарованно подумал Джо, что ни одно из этих событий не имело никакой тайной подоплеки. Подумаешь, испорченные часы, случайный сквозняк, легкое дребезжание посуды! Если смотреть на мир сквозь призму острой паранойи – а именно так он смотрел на все окружающее в последние два дня, то каждый упавший с дерева лист, каждый вздох ветра и каждая шевельнувшаяся тень могут показаться исполненными самого зловещего смысла, которого в них на самом деле нет. Впрочем, на сей раз Джо был не сторонним наблюдателем, не репортером, описывающим события, которые его не касаются, а жертвой, главным действующим лицом, поэтому ему, возможно, не следовало слишком полагаться на свой журналистский инстинкт, который заставлял его драматизировать самые обыкновенные события и придавать огромное значение этим мелким, хотя и странным деталям.
Пока Джо размышлял подобным образом, мимо него прокатился на роликовых коньках рослый темнокожий подросток в шортах и белой майке с эмблемой Лос-Анджелесского университета. Занятый своими мыслями, Джо не обращал на него никакого внимания, пока роллер не развернулся и, остановившись прямо перед ним, не сунул ему прямо в руки сотовый телефонный аппарат.
