– Джо…
– Из какой части самолета, Барбара? – терпеливо повторил Джо.
– Вряд ли из первого класса и не из бизнес-класса верхней палубы, потому что там установлены сдвоенные кресла. Центральный ряд в экономическом классе имеет четыре кресла в ширину, поэтому эти три кресла относятся либо к левому, либо к правому ряду экономического класса.
– Они были повреждены?
– Конечно.
– Очень сильно?
– Как ни странно – не очень.
– А следы огня?
– Не везде.
– А где именно? В каких местах?
– Погоди, Джо, дай-ка вспомнить… Честно говоря, сейчас мне кажется, что на них было всего несколько небольших подпалин и пятен сажи.
– Ну а обивка, Барбара? Не была ли она совершенно целой?
Широкое лицо Барбары помрачнело.
– Джо, – строго сказала она. – В этой катастрофе никто не уцелел.
– В каком состоянии была обивка? – настаивал Джо, и Барбара сдалась.
– Ну, мне помнится, она была слегка разорвана. Ничего серьезного
– На ней была кровь?
– Я не помню.
– Тел на сиденьях не было?
– Нет.
– А частей тел?
– Нет.
– Привязные ремни сохранились?
– Этого я не помню. Наверное – да.
– Но если ремни сохранились и если в момент удара они были пристегнуты…
– Это смешно, Джо!
– Мишель и девочки летели экономическим классом, – сказал он.
Барбара прикусила губу и отвернулась. Некоторое время она смотрела куда-то в сторону, потом промолвила тихо, почти ласково:
– Джо, твоих родных не было на этих сиденьях.
– Я знаю это, – уверил он ее. – Я знаю.
Но как же он хотел этого!..
Барбара снова посмотрела на него.
– Они умерли, – сказал Джо. – Насовсем. Я не питаю никаких надежд, Барбара.
– Значит, ты имеешь в виду эту Розу Такер?
– Если я сумею узнать, где было ее место в самолете, и если оно было либо с левой, либо с правой стороны в экономическом классе, то это будет доказательством!
– Доказательством чего?
– Того, что она говорила правду…
– Слабенькое доказательство… – с сомнением заметила Барбара, но Джо ее не слушал.
– Доказательством того, что она осталась в живых!
Барбара снова покачала головой.
– Вы не встречались с Розой, – с легким упреком сказал Джо. – И никогда не видели ее. Она – не какая-нибудь пустышка, обманщица. В ней чувствуется сила… внутренняя сила.
Налетевший ветер принес с собой резкий запах озона – тот самый запах, который предшествует моменту, когда расшитый молниями занавес туч поднимается и на сцену выходит дождь.
Голосом, в которым звучали одновременно и сочувствие, и ласка, и отчаяние, Барбара сказала:
– Они падали с высоты четырех миль, Джо, падали почти отвесно, носом вниз, и Роза Такер была внутри этого чертова самолета, который взорвался, словно тонна тротила…
– Я вполне это понимаю.
– Господь свидетель, Джо, я вовсе не хочу лишний раз причинять тебе боль, но… Ты понимаешь? И после всего, что я тебе рассказала, продолжаешь верить?.. Эта Роза Такер оказалась в эпицентре взрыва огромной разрушительной силы. Он превратил крепчайший гранит в пыль, в пар! Экипаж и другие пассажиры… их плоть в считанные доли секунды была буквально начисто сорвана с костей, словно их кипятили неделю. Людей буквально разорвало, разметало, раздробило на части; даже кости и те ломались, как зубочистки. Пока самолет еще продолжал вспахивать землю, мельчайшие капли керосина, рассеянные в воздухе, как утренний туман, взорвались. Огонь был везде, Джо. Это были гейзеры огня, реки огня, целые океаны бушующего пламени, от которого невозможно было укрыться, так что я очень сомневаюсь, что твоя Роза
Такер сумела невесомо опуститься на землю, словно пух одуванчика, и пройти невредимой сквозь этот огненный ад.
Джо посмотрел сначала на небо, потом – на землю под ногами и подумал, что земля кажется гораздо светлее облаков.
– Если вы когда-нибудь видели кадры, снятые в городах и поселках, разрушенных торнадо, – медленно начал он, – то вы, несомненно, обратили внимание, что, хотя все дома и постройки превратились в мусор, который можно спокойно просеивать через дуршлаг, в самом центре оставленной ураганом пустыни стоит один совершенно целый или почти неповрежденный дом.
– Это явление природы, каприз, флуктуация погоды, – согласилась Барбара. – Но в нашем случае, Джо, действуют неумолимые законы физики, которые не знают исключений, и главный из них – закон земного притяжения. Физика не подвержена случайностям и капризам. Если бы весь этот твой город падал с высоты четырех миль, то в нем не осталось бы ни одного целого дома.
– Родные и близкие погибших… Роза показала им что-то такое, что подбодрило их, вновь пробудило их интерес к жизни.
– Что же это было?
– Я не знаю, Барбара. Я должен увидеть это сам, и я хочу, чтобы она мне показала то же, что и им. Но дело не в этом… Дело в том, что все они поверили Розе, когда она сказала, что была на борту этого самолета. И это не просто вера… – добавил он, вспоминая сияющие глаза Джорджины Дельман. – Это глубокая убежденность!
– Тогда она мошенница, которая не знает себе равных ни в наглости, ни в силе убеждения.
Джо только пожал плечами в ответ.
В нескольких милях от них двузубый камертон сверкающей молнии задрожал, завибрировал, запел и разорвал темноту штормовых туч. С востока к лугу неумолимо подступала стена дождя.
– Ты не производишь впечатления глубоко религиозного человека, – продолжала Барбара. – Во всяком случае, мне почему-то так кажется.
– Это так, – согласился Джо. – Мишель каждую неделю водила девочек в воскресную школу и в церковь, но я не ходил с ними. Пожалуй, это было единственным, в чем я не принимают участия.
– Ты относишься к религии враждебно?
– Совсем нет. Просто она мне неинтересна. Я всегда был равнoдушeн к Богу ровно настолько, насколько, как мне казалось, Он был равнодушен ко мне. Но после катастрофы… после гибели Мишель и девочек я сделал только один шаг на пути своего духовного развития – шаг от безразличия к неверию. На мой взгляд, представления о милостивом, милосердном Боге просто невозможно как-то увязать с тем, что случилось с пассажирами этого самолета… и со всеми теми, кто проведет остаток своей жизни, тоскуя по ним.
– Если ты такой атеист, то почему ты так упорствуешь? Что заставляет тебя верить в это чудо?
