В 1903 году Гапон возглавил «Общество фабрично-заводских рабочих». После опалы Зубатова, когда курс правительства в «рабочем вопросе» изменился, проповедник внезапно оказался фактически бесконтрольным лидером массовой организации (в ней состояло около 20 тысяч человек). Курс правительства в «рабочем вопросе» все время менялся, единого мнения наверху не было, и Гапон был предоставлен сам себе. Амбициозный священник преисполнился великих замыслов: он станет тем, кто повернет ход истории.
Как уже говорилось, «Кровавое воскресенье» произошло на волне изначально легального монархического рабочего движения. В конце 1904 года, на фоне военных поражений (пал Порт-Артур) и растущего забастовочного движения, Гапон убедил рабочих обратиться к батюшке-царю с совершенно верноподданной – во всяком случае по форме – петицией: «Взгляни без гнева, внимательно на наши просьбы: они направлены не ко злу, а к добру, как для нас, так и для тебя, государь! Не дерзость в нас говорит, а сознание необходимости выхода из невыносимого для всех положения». Однако просьбы, а вернее, требования этого документа были отнюдь не смиренные: освобождение всех политзаключенных, свобода слова и печати, конституция, прекращение войны, восьмичасовой рабочий день. А заканчивалось обращение прямой угрозой – что податели петиции явятся к царскому дворцу и устроят перед ним непрекращающуюся акцию: «…А не повелишь, не отзовешься на нашу мольбу, – мы умрем здесь, на этой площади, перед твоим дворцом».
На многолюдных собраниях петицию подписали сорок тысяч человек. Шествие было назначено на воскресенье 9 января 1905 года. В частных разговорах и интервью Гапон говорил, что, если власть не уступит, будет всеобщее восстание.
Правительство оказалось в очень сложной ситуации. Градоначальник И. Фуллон благодушно относился к гапоновскому движению, считая, что опасности оно не представляет, и спохватился только за два дня до назначенной манифестации.
Среди тех, кто принимал решение, единства не было. Либеральный министр внутренних дел князь Святополк-Мирский выступал против жестких мер. Он считал, что толпу нужно пропустить, принять депутацию рабочих, пообещать ей что-нибудь, и в конце концов все разойдутся. Но тут вспомнили, что в 1896 году на московской коронации скопление неконтролируемой людской массы закончилось давкой и многочисленными жертвами. Градоначальник сказал, что новой Ходынки, да еще перед царским дворцом допустить ни в коем случае нельзя. Хорошо бы арестовать зачинщика Гапона, но это надо было делать раньше – теперь он со всех сторон окружен рабочими, они его так просто не отдадут. В конце концов решили поставить заслоны на всех магистралях, ведущих к центру города, ибо главное – чтоб не было безобразий на Дворцовой площади.
Министр поехал к государю. У того своих идей не было. Запись в дневнике его величества лаконична: «Ясный морозный день. Было много дела и докладов. Завтракал Фредерикс [министр двора]. Долго гулял. Со вчерашнего дня в Петербурге забастовали все заводы и фабрики. Из окрестностей вызваны войска для усиления гарнизона. Рабочие до сих пор вели себя спокойно. Количество их определяется 120 000 чел. Во главе рабочего союза какой-то священник социалист Гапон. Мирский приезжал вечером для доклада о принятых мерах».
На всех направлениях расставили войска и полицию, в общей сложности сорок тысяч вооруженных людей. Командирам частей по сути дела была предоставлена возможность поступать по ситуации.
И назавтра произошло то, что не могло не произойти в таких обстоятельствах.
Военные действовали по уставу. Когда колонна отказывалась подчиниться приказу, сначала стреляли в воздух, а потом по толпе. Расстрел произошел в девяти разных местах. По разным оценкам, погибли от 130 до 200 человек, несколько сотен были ранены. Боясь новой Ходынки, власть устроила «Кровавое воскресенье» – и восстановила против себя всю страну, без того взбудораженную военными неудачами.
С хроникой дальнейших событий можно ознакомиться во второй части книги.
В кратком же изложении их последовательность была такая.
Первой реакцией на расстрел были оцепенение и ужас. Говорили, что под пулями погибли тысячи. Затем поднялась небывалая волна возмущения. В Риге и Варшаве прошли протестные забастовки. Зашумели студенты. Резко радикализировалось Общество. Казалось, в стране не осталось сословий, которые поддерживают правительство.
«Кровавое воскресенье». В. Коссак
Сверху поступали противоречивые сигналы, свидетельствовавшие, что верховная власть в растерянности. Царь приказал создать комиссию, чтобы «выяснить причины недовольства». Постановили заслушать рабочих представителей. Когда те выступили с политическими требованиями, комиссию упразднили. Затем, в феврале, одновременно вышли суровый манифест об «искоренении крамолы» и милостивый рескрипт о созыве Думы.
Весна прошла в обстановке всеобщей взвинченности. Либеральное Общество бурлило, рабочие бастовали, крестьяне волновались.
Положение правительства осложнялось скверными вестями с войны. В феврале под Мукденом разбили армию, в мае при Цусиме – флот.
Одновременно беспорядки вышли на новый уровень – стали не просто повсеместными, но во многих случаях сопровождались столкновениями с полицией.
Во время забастовки текстильных фабрик Иваново-Вознесенска (современное Иваново) произошло событие, которое будет иметь большие последствия: рабочие создали Совет уполномоченных, и он попытался захватить власть в городе. Затем эта форма самоуправления распространилась и на другие города.
В июне рабочие демонстрации в Лодзи закончились баррикадами и уличными боями. Жертв было больше, чем в Кровавое воскресенье.
Сразу после этого поднялась Одесса и взбунтовался экипаж броненосца «Князь Потемкин-Таврический» – первый случай мятежа в вооруженных силах (в феврале 1917 года это приведет к падению монархии).
Всё лето ширилось стачечное движение, происходили митинги и манифестации, демонстранты дрались с полицией, террористы стреляли и кидали бомбы, легальные и нелегальные оппозиционеры пытались выработать совместный курс действий. В конце концов им это удалось, и осенью противостояние вошло в критическую фазу. В октябре началась всероссийская политическая забастовка.
Остановились железные дороги, кровеносная система огромной страны. Перестали выходить газеты. Прекратились занятия не только в высших учебных заведениях, но и во многих гимназиях. В Москве отключили водопровод.
Приближался тотальный паралич государства.
Вот в какой обстановке вышел эпохальный Манифест 17 октября – вынужденная уступка мощному протесту, справиться с которым у Власти не было ни умения, ни ресурсов.
В разделе, посвященном отношениям Власти и Общества, было рассказано, что эта уступка снизила напряжение ненадолго. Затем произошло то, что всегда происходит, когда правительство проводит реформы не по собственному почину, а под давлением снизу – это воспринимается как слабость.
