Алба-удун сейчас описывал феномен “черной дыры”? Но, как бы ни был удивителен Безымянный Мир, здесь тоже имелись свои пределы, за которые пути нет. И вряд ли простой смертный, в мире смертных, мог бы носить пространственный артефакт таких объемов.
Одно лишь эхо от силы, заключенной в таком конструкте, было бы способно стирать с лица земли целые страны. Причем не смертных, а практикующих. Может, даже, адептов.
Не говоря уже о гробе — черной дыре.
— Архад-Гален, увидев это творение рук Горшечника, спросил, для чего тот показывает такое страшное создание. Горшечник же, не ответив, попросил помощи. У него была крошка гроба и было дно, ему не хватало лишь гвоздей. Гвоздей, которыми бы он смог скрепить гроб.
Звучало разумно, но все равно — немного поэтично. Да, многие легенды, которые слышал Хаджар, оказывались приукрашенной или видо-измененной правдой, но куда чаще — так и оставались не более, чем вымыслом.
— Архад-Гален спросил для чего Горшечнику такой гроб? Что за существо обладает такой силой, чтобы потребовался Гроб, способный запереть даже Яшмового Императора. Горшечник ответил лишь “последний мой враг”. Никто, кто был свидетелем тому разговору, не понял, о чем идет речь. Никто, кроме Архада. Тот спросил, уверен ли Горшечник в своем решении ибо обратно пути уже не будет. Молчание было ответом. И, пожалуй, лишь такой ответ и мог убедить единственного из Гален. В течении года и одного дня, без устали, не покладая молота и не давай угаснуть горнам, тот ковал четыре гвоздя и, когда все было сделано, Горшечник ушел, оставив в дар мешок, в который можно было спрятать целое царство. С тех пор. Архад-Гален заперся в своей кузне. Десять раз по десять тысяч лет он провел в ней, не выходя к народу. Ушли к Каменным Предкам те, кто помнил те, кто помнил тех, кто помнил Архада-Галена. Так что, перед тем, как покинуть Гору Штормов и двинуться к Рубиновой Горе, его покои решили вскрыть. Когда же их открыли, то не обнаружили ничего, кроме старого заплечного мешка, поверх которого лежал маленький серебряный ключ. Ключ, которым можно открыть Гроб Последнего Врага, — Алба-удун, выпалив эту тираду на одном дыхании, ненадолго замолчал, а затем закончил традиционным: — Так мне рассказывал мой отец, который услышал это от своей матери, а та от своей, которая узнала это от своей. Я не знаю, правдива ли эта история, но это — история.
Обычно говорили “так мне рассказывала моя мать”. Ибо задача женщин — рассказывать ребенку истории, а задача мужчины — показывать ребенку верные пути в этом мире.
Наверное, в современном мире Земли, за такие слова человека бы линчевали. Но здесь все было проще и сложнее одновременно. Сказать женщине, что она может не вести себя как женщина или, еще хуже, не должна вести как женщина — оскорбить её, её матерей и отцов. Нанести такой удар, который смывается лишь кровью.
И не важно — адепт она или нет.
Нет более сакральных таинств, чем те, что передают матери своим дочерям. И нет более честных и праведных дел, что передают отцы своим матерям.
На этом стояли сотни эпох Безымянного Мира.
Для Хаджара, в котором иногда еще отзывался яд “цивилизации” Земли, такие простые, но, в то же время, чрезвычайно сложные устои, были как заплатка на рваной душе.
— Кстати о черных вещах, — внезапно подал голос Абрахам. — тут Иция спрашивает, когда у тебя, Чужак, меч успел поменять окрас?
— Что?
— Меч, говорю, твой, раньше был красным, как исподнее у свежей девушки, — пояснил, в меру своей воспитанности, Шенси. — а теперь черный, как душа моего папани, да переродится он навозным жуком в брюхе у тощей свиньи, больной сифилисом и холерой.
Надо ли уточнять, что Абрахам не очень уважал своего предка?
— Кто знает… — протянул Хаджар. Он обнажил меч и… действительно. Тот был чернее ночи. Поглощал свет не хуже, чем гроб в истории Албадурта. Он выглядел совсем как… совсем как…
Что-то тяжелое и металлическое звонко ударило о прутья клетки, привнося в обитель молчаливого камня резкий, протяжный звон. Впрочем, невольные обитатели каземат встретили его не с обидой или неприязнью, а некоей радостью — хоть что-то новое, что разбавляло унылую обстановку.
Одни лишь Хаджар с Абрахамом напряглись. Оби они достаточно побывали на своем веку в подобных местах, чтобы не знать, что следует за таким ударом.
— Эй, — прозвучал грубый, неприятный голос. — человек. Тебя хочет видеть принцесса Тенед и Вождь.
— Эка оно как, — цокнул зобом Шенси. — Чужак, а я смотрю, ты у нас прям почетный гость подгорцев и небесников. Важная птица.
Хаджар промолчал.
— Руки тяни давай, — недовольно проворчал надсмотрщик. Староватый, поджарый гном, чьи мышцы скрылись под слоем серой кожи. Отсутствие доспехов явно свидетельствовало о…
— Ты порочишь честь Удун, пес, — сплюнул на пол Албадурт. — служишь стражем в месте, где у пленников отбирают право на суд сталью и кровью.
Стражник, уже почти навесивший на запястья Хаджара железные браслеты, замер, затем повернулся в сторону камеры соотечественника и коротко отрезал:
— Албадурт, эту новость придется сообщить тебе мне, но вот уже как день, как твое имя срезали со стелы Удун. Перед ликами Каменных Предков, ты больше не Удун. Твой Путь пресечен.
Из камер других Удун послышались какие-то выкрики на гномьем языке. Даже Шенси поднялся на ноги и что-то прокричал в спину стражнику, но Хаджар не смог разобрать слов. Его уводили по винтовой лестнице куда-то наверх.
Глава 1332
Поднявшись по лестнице, стражник развернул Хаджара лицом к стене. Наверное может показаться, что это звучит как-то унизительно. Что Хаджар даже не попытался сопротивляться.
Попытался.
Но когда на пленного адепта что-то надевают; и не важно — ошейник это, браслеты на руках или кандалы. В любом случае, в первую очередь заблокируют возможность управлять энергией. Но впервые Хаджар столкнулся, когда магия стали мешала не только управлять заемной силой Реки Мира, но и собственной.
Так что неудивительно, что в данный момент внешне он был ничуть не сильнее обычного смертного.
За спиной послышался железный щелчок, затем скрип тяжелых петель и вот пленника уже проводят в тесную комнату. Низкие своды, из-за которых даже по меркам северян — высокому Хаджару, приходилось сгибаться втрое. Покатые стены, влажные от грунтовых вод. Запах тухлятины и рыжие камни, состарившиеся раньше времени.
Раньше времени…
После истории Албадурта, Хаджару казалось, что в этих словах таится куда больше смысла, чем, употребляя выражение вскольз, осознают люди.
— Садись, — стражник рывком отодвинул каменный стул и усадил Хаджара за такой же, небольшой, каменный стол. — с тобой будут говорить.
Он закрепил цепь от браслетов за кольцо в центре столешницы, а затем, чеканя шаг, развернулся и вышел в сторону лестницы.
