В центре этого поля стоял холм. Одно единственное возвышение, которое нарушало общую картину. На холме росло дерево, в кронах которого свила гнездо птица Кецаль.
Поодаль возвышался голый камень, на котором некогда восседал первый Учитель Хаджара. Теперь же около него, прислонившись к породе спиной, сидела фигура закутанная в рваный, черный плащ.
Ветер, который трепал его полы, казалось, постоянно рвал плащ еще сильнее, но с каждым потерянным лоскутом где-то рядом отрастал новый.
Это создавала иллюзию, что фигура была одета вовсе не в ткань, а в то растущую, то убывающую ночь.
Из-под капюшона тянулись длинные, до того седые, что почти белые волосы.
— Ты опять постарел, — только и ответил Хаджар.
С каждым визитом внутрь своей души, с каждым разом, что он посещал Черного Генерала, тот казался ему старше. Если, когда они встретились впервые, то выглядели почти ровесниками, то теперь на сухом, испещренном морщинами лице стареющего воина оставили свой след десятилетия.
В мире смертных нынешнему облику Черного Генерала дали бы лет шестьдесят, если не больше.
— Что ты хочешь узнать на этот раз, мой ученик? — спросил, не меняя позы, Враг всего сущего.
Хаджар остановился около дерева своего Духа. Он провел пальцами по радужному оперению птицы, которая столько лет сражалась с ним бок о бок.
Именно её узор — парящего сквозь облака Кецаля, был запечатлен на Синем Клинке. Или, вернее сказать, именно птица Кецаль оставила этот узор там — как знак того, что она дарила Хаджару свои силы.
Это был тот уровень союза между адептом и духом, которого достигали все Повелители. Именно это, по сути, и означало — объединить внешнюю и внутреннюю энергию.
Именно поэтому Рыцари Духа призывали в бой свой Дух, а Повелители и выше — нет. Им было без надобности. Дух всегда был вместе с ними.
Это чем-то напоминало Путь Предков, о котором Хаджару рассказывал Степной Клык.
А может, именно так и выглядел тот самый путь…
Хаджар бы спросил орка, но… тот, как и многие другие, уже давно пал жертвой этой войны.
— Что ты почувствовал, когда сбежал с Седьмого Неба и оставил свои войска сражаться с тварями Границы междумирья? — вдруг спросил Хаджар.
— Когда я ушел, мой ученик, а не сбежал, то битва уже давно потеряла всякий смысл, — ответил Черный Генерал. — Граница была опечатана, но…
— Боги нашли другого противника?
— Сперва это были фейри, — кивнул первый из Дарханов. — затем демоны… после этого я ушел.
Хаджар опустился рядом.
Он сел почти вплотную к существу, которое собиралось сожрать его душу, захватить тело и уничтожить этот мир. Но при этом оно называло себя предком Хадажра. И его учителем.
Душа Хадажара…
Она уже давно стала настолько же странным местом, насколько и окружающий его мир.
— Ради неё? Той девушки, которую ты мне показал?
Хаджар вспомнил ту нежность и заботу, с которой Враг всего сущего гладил черные волосы мирно спящей девушки. Которая не была красивее звезды или величественнее космоса.
— Ради того, что она мне показала, — ответил, спустя долгое время, Дархан. — ради того, что я увидел. И понял. Что все те миллиарды лет, пока рождались и умирали звезды, я бился не за то, за что хотел биться.
— И ты ушел.
— И я ушел.
Они замолчали. Каждый думал о чем-то о своем.
— И это того стоило?
— Каждый миг, — кивнул первый из Дарханов. — Каждое мгновение. Из тех трех лет, что мы провели вместе… я бы отдал за них все те эоны, что носил Черную Броню, ради этих трех лет… ради еще хотя бы трех секунд.
— Любовь…
— Любовь для глупцов и бардов, мой ученик. Это не было любовью, — Черный Генерал поднял глаза к небу. — Это было покоем. И когда у меня забрали… её… я понял, что все, что есть вокруг. Все, что существует в четырех мирах, не имеет для меня никакого значения. Я захотел вернуть её.
— Ты почти уничтожил четыре мира.
Дархан замолчал.
— Даже если я попытаюсь объяснить тебе, то не смогу, мой ученик. До тех пор, пока ты не найдешь то, что стоит того, чтобы сжечь целый мир — не смогу.
«То, что ценнее всего мира» — Хаджар уже слышал эти слова.
— Но ты пришел сюда сегодня не затем, чтобы говорить обо мне, мой ученик, — Враг всего сущего повернулся и указал костлявым, сухим, но еще сильным пальцем на медальон на шее Хаджара. — Мы часто ищем то, мой ученик, что не имеет для нас никакой ценности. А обретя это, сгибаемся под весом. С такой ношей, ты никогда не продвинешься дальше по пути развития. Сбрось её.
— Не могу.
— Почему?
— Погибнут люди.
— Люди всегда гибнут, мой ученик. Я видел столько мертвецов, сколько нет звезд во всей вселенной. Даже если это количество умножить на десять.
— Но ты хотел уничтожить мир ради одной… что её бы, все равно, не вернуло.
— Но вернуло бы меня к ней…
Хаджар посмотрел на Дархана. Он не очень понял, что тот хотел сказать подобной фразой. Как можно вернуться к утерянной спутнице жизни, уничтожив по пути все сущее и обозримое?
— Мириады звезд сверкают на небе, мой ученик, но до сих пор люди помнят Миристаль.
— Возможно…
— Возможно… — повторил Черный Генерал. — но тебе пора просыпаться, мой ученик.
— И я опять забуду свой сон?
— Как и всегда, ученик… как и всегда…
* * *
Хаджар открыл глаза.
Ему казалось, что он видел какой-то сон. Но не мог вспомнить, какой именно. Запись нейросети опять показала ошибку — как бы ни была сильна эта чудная технология, но она могла записать лишь то, что видели его глаза.
— Хаджар! — прозвучал голос Тома. — Мы прибыли!
Глава 1115
Спускаясь по трапу воздушного судна, Хаджар видел перед собой нечто, чему больше всего подходило описание — военная столица. Где-то там, в глубине страны, за Большой Водой, находился Даанатан, который по праву оставался столицей Дарнаса.
Но сейчас вся жизнь крутилось вокруг «палаточного городка» в которой и прибыла армия Лунного Ручья. Трех погрузочных судов хватило, чтобы перебросить их с левой фаланги западного фронта вглубь завоеванных у Ласкана степей.
Все последние три года, благодаря диверсии, совершенной в долине Делфи и Ярости Смертного Неба, в которое, все же, поставили сердце Ана’Бри, в масштабных сражениях (а не местных, в которых принимала участие армия Лунного Ручья) армия Дарнаса методично и целенаправленно теснила Ласкан вглубь своих регионов.
