За неполных полгода она превратилась в звезду мирового масштаба. Концерты, турне, участие в съемках вечерних шоу, первая роль в каком-то замшелом Голливудском фильме, но даже этому она была безмерно рада.
Шутила, что теперь не ей придется терпеть домогательства, а тем, кто принесет ей не тот кофе.
Кофе Елена, кстати, терпеть не могла. Предпочитала ему клубничный, крепкий чай.
Сперва она проводила с ним каждый вечер.
Приходила, играла на гитаре и терпела его молчаливое согласие с тем, что он никак не моет повлиять на её присутствие.
Встать и выгнать её он никак не мог. Да чего уж там – даже левой рукой шевелить был не в состоянии – только правой. Какое там встать.
А она веселилась, шутила, приносила ему еду и напитки, слушала музыку и играла свою.
День за днем действовала ему на нервы. А потом, вдруг, не пришла.
Первый час он был рад, второй находился в растерянности, а на третий понял, что должен её найти. Он использовал всю мощь социальных сетей, чтобы выяснить, что она даже не уходила из больницы.
Так устала, что выйдя в коридор, села на стулья для “ожидающих” и уснула.
Тогда он написал для неё первую песню.
Через месяц он стала хитом в нескольких крупнейших мировых чартах.
Потом был клип.
Разумеется, в нем участвовала лишь Елена, а вместо Хаджара привычный образ человека с ноутбуком вместо головы.
Её стали узнавать на улицах, присылать цветы и прочее.
– Не ревнуй, – говорила она и насмешливо, но добро добавляла. – Призрак больницы.
Она, как и он, любила мюзикл “Призрак Оперы”.
И в тот день, когда все приключилось, они должна были пойти на него вместе.
– Мне кажется, ты здесь засиделся, – ворвалась она как-то раз в его палату.
Ка и всегда – сверкая ярче полуденного солнца, с улыбкой белее снегов на Эльбрусе, и с харизмой звезды мирового масштаба. Всегда яркая, всегда отзывчивая, добрая и радушная. Она была тем человеком, к которому остальные тянулись в попытке урвать хоть немного света, чтобы заполнить свою пустоту.
А она, перед каждым, выстраивала высокую стену отрицания, потому что весь её свет струился лишь в его, бездонную, жадную, ужасную бездну души.
– Как ты себе представляешь, чтобы мы поехали куда-то вместе? – компьютер не умел демонстрировать голосом сарказм, но Хаджару, тогда, хватало и этого.
– Точно так же, как посещал всякие мероприятия Стивен Хокинг! На электрическом кресле! Будешь как этот, ну, лысый из Икс-менов.
– Профессор-Икс, – напомнил он.
– Вот, точно! – Елена вздернула палец к белоснежному потолку и засмеялась.
– У нас в городе, да и в стране, этот мюзикл не показывают.
– А ты летал на самолетах?
– Самолетах? Я и на машине то два раза в жизни ездил. Один – в реанимацию. Второй – сюда.
– Мда, – Елена сделала вид, что задумалась. – Ну, благо, у самолетов есть такие волшебные штуки, знаешь, чтобы внутрь попадать. Называются трапы.
– Я знаю, что это такое.
– Тогда решено! Через две недели на Бродвее состоится показ Призрака Оперы. Мы с тобой сядем в чартер и, двенадцать часов, и мы уже на той стороне атлантике. Ты ведь не бывал в Нью-Йорке.
– Конечно же бывал. Каждый день посещаю. Сразу после того, как слетаю на важную встречу в Лондон и Гон-Конг. Иногда я бываю в этих городах одновременно.
– Тебе кто-нибудь говорил, что ты вообще не умеешь быть саркастичным?
– Что-что? Кажется, звезда однодневка что-то говорит. Лучше бы поработала над своим перебором. Ты в бочку не попадешь.
– Это такой намек на то, что я толстая? – Елена, смеясь, кружилась на каблуках. Её фигуре могли позавидовать многие из звезд Инстаграмма.
– Понятия не имею, – отвечал механический голос. – Может именно потому, что ты такая жирная, ты и не попадаешь в ноты. Я тут слышал в Японии сделали био-кибернитеческий ручной протез. Поставь себе – глядишь играть лучше станешь.
– А откуда ты о нем слышал? Что ты собрался делать с этой механический рукой, извращенец?!
– Эй, я совсем другое имел ввиду!
– Я должна срочно всем рассказать, что ты извращенец! – Елена достала свой смартфон. – Это будет сенсация.
– Ой, да делай что хочешь, жирная корова!
Вновь засмеявшись, она показала ему свой Твитер.
– Что, все действительно так плохо? – спросила она.
В вечернем платье, с гитарой в руках и электрическим креслом рядом.
– Ну давай, а то мы опаздываем.
Она, несмотря на макияж, укладку волос, высокий каблук и платье, стоимостью как некоторые машины, помогла ему забраться в электрическое кресло. Джойстик вместо ног, планшет с колонками вместо языка.
Он был одет в смокинг. На худом, сморщенном, атрофированном теле он выглядел как мешковина на пугале.
– Я хочу на вертолетную площадку, – сказал тогда он.
– Серьезно? Прямо сейчас?
– Пожалуйста. Я так давно не видел неба…
– Ну хорошо, – и вместе с Еленой, покинув ненавистную палату, он отправился по коридору больницы. Затем лифт, лестничный пандус предназначенный для каталог и, наконец, вертолетная площадка.
Порыв ветра разметал его волосы. Круглая металлическая площадка эхом отдавалась под колесами кресла. Яркие огни сверкали по периметру, а над головой сияли звезды.
Где-то там, у подножия холма, раскинулся город у гранитных берегов черной реки. Всадник из меди указывал путь и купола храмов поднимались над старыми, таинственными улицами.
Он любил и ненавидел этот город.
Регулируя джойстик, он подъехал к самому краю платформы. Под ним раскинулся океан тьмы и огней. Две сотни метров, не меньше, обещали ему свободу полета, а затем вспышку боли и забытье.
– Эй, ты чего?
Елена, ступая осторожно, будто пава, подошла к нему. Она придерживала руками прическу и смотрела на огни города.
– Красиво, правда? – спросила она.
Он промолчал.
Если бы он мог плакать, то, наверное, плакал бы.
– Знаешь, я давно хотела тебе сказать, – она заглянула ему в глаза. Такая чистая, такая светлая, такая прекрасная. Совсем как город у подножия холма. – Я тебя люблю.
Такая лживая, такая грязная, такая жадная до света. Совсем как город у подножия холма.
– И мне не важно, что скажут люди, мне не важно какие проблему будут ждать нас впереди, я хочу быть с тобой, – она улыбнулась своей привычной, пластмассовой улыбкой, в которой правды было даже меньше, чем в лабиринте кривых зеркал. Хотя, возможно, именно там и осталась вся правда этого мира.
