Порой упоминают техники полета. А как недавно выяснил Хаджар, россказни о том, что Небесные Солдаты могут летать и повелевать по своему усмотрению стихиями – действительно, простые россказни.
В них существовала толика истины, но прошедшая через призму понимания реальности простым практикующим.
– Ладно, – отмахнулся Эйнен. – для понимания Зова Крови это не так уж важно.
– Если честно, я думал ты удивишься.
– Чему? – островитянин действительно удивился… сказанным только что словам.
– Что в моем случае, это кровь Дракона.
Островитянин пожал плечами и разломал очередную “кость”. Костер фыркнул, исторгая облачко белого дыма.
– Если бы это был Дракон племени Синего Неба, тогда бы я, наверное, удивился. А так, скорее всего, в тебе кровь племени Зеленых Лугов. А их семени, как мне кажется, раскидано вдоволь. Как, примерно, и моей Жемчужной Форели.
Хаджару вновь потребовались все его силы, чтобы не засмеяться. В конце концов, названия, зачастую, не отражали всего могущества существа. Взять ту же самую Форель. Если верить легендам, то после нескольких миллионов лет жизни такая рыба достигала в длину размеров, сопоставимых с половиной королевства Лидус.
Отсюда, кстати, очень просто представить, насколько огромны были моря, в которых родился и вырос Эйнен.
– Что же до Зова Крови, то здесь все просто, – продолжал рассказ островитянин, попутно копаясь в костре своей спицей. – представь насколько могущественным должен быть Зверь, чтобы не просто обернуться человеком, но и посеять свое семя… ну или принять его. Хотя, рожденные от самки-Зверя всегда обладают более могущественным Наследием.
– Пожалуй, в этом можно найти немного логики.
– Да, – кивнул Эйнен. – Мать Природа всегда справедлива. И даже капля их крови, оброненная сотни поколений назад, несет в себе частичку не только их могущества, но и их сути. А как бы хорошо Зверь не прикидывался человеком, но он всегда, в глубине своей души, в глубине своей сути, остается Зверем.
Хаджар, слушая рассказ Эйнена, постепенно погружался в собственные воспоминания. С самого детства он был весьма вспыльчивым мальчишкой, о чем ему постоянно говорил отец, дядя и генерал Атикус. Кто-то его ругал за это, другие советовали сдерживать характер. И лишь мать тепло улыбалась, одним касанием волос способная успокоить нрав сына.
Но, несмотря на всю горячность, Хаджар никогда не терял голову от гнева или ярости. Но в последней битве он с головой нырнул в кровавый омут, едва в нем не захлебнувшись. Если бы не помощь лысого “монаха” с островов, то он точно потерял бы себя в той круговерти смертей.
Был ли это он сам или сердце, бьющееся в груди.
– Зов Крови, это как обоюдоострый нож. Один конец ты направляешь на врага, а второй прижимаешь к собственному горлу. Если не удержишь, погибнешь. Превратишься в подобие своего далекого предка. Зверя, лишенного разума, живущего только инстинктами и желаниями.
– Но ты говоришь, что его можно направить и на врага?
Эйен кивнул. Он отложил спицу и, вновь открыв глаза, посмотрел на Хаджара.
– Сперва я недоумевал, почему ты не используешь Зов. Мы успели побывать в самых разных смертельно опасных ситуациях и не разу, ты не позвал свою кровь. Поэтому я не особо тебе доверял. Думал, ты хочешь использовать Зов как козырную карту. Но впоследствии стал подозревать, что попросту не знаешь, что едржишь в своих руках еще один меч. А последняя битва все расставила по своим местам. Я понял, что ты банально не умеешь этого делать.
Хаджар молча вглядывался в бескрайние просторы ночного неба. Были ли это связано с тем, что теперь его звали Хаджар Дархан, а на лбу качались амулеты бедуинского шамана или с чем-то другим, но теперь холодные звездный свет больше не вызывал отторжения.
Интересно, Травес, сидя в своей пещере, скучал по этому свету? А еще интереснее, отчего его Учитель так неохотно делился знаниями с тем, ради кого поделился жизнью. Пусть и его жалким подобием.
Он никогда и ничего не рассказывал о Зове.
– И как же мне, как ты говоришь, позвать свою кровь?
– Я ждал этого вопроса, Северянин, – Эйнен достал из-за пазуху небольшой мешочек, разукрашенный сверкающим в свете костра бисером. – это смесь, которая погрузит тебя в глубокий сон, Хаджар. Настолько глубокий, что даже свет Реки Мира станет для тебя тусклее самой дальней звезды. В таком сне, по легендам, некоторые могущественные адепты, далеко оставившие позади стадию Рыцаря, могут находиться веками. Для них он сродни медитации, но для нас – просто сон.
Эйнен протянул мешочек. Хаджар осторожно принял его, пока не рискуя распутывать сложный узел на тесемках.
– И что же я увижу в этом сне?
– Своего предка, – фиолетовые глаза опасно сверкнули, отражая оранжевый блеск пламени костра. – ты увидишь дракона, чья кровь течет в твоих жилах. Увидишь его на пике могущества. Во всем его блеске и великолепии, а потом…
Эйнен выдержал едва ли не театральную паузу и с силой вонзил спицу в костер.
– … ты сразишься с ним. Сразишься со своим внутренним Зверем. Подчинишь его своей воле. Сделаешь ручным псом. Только так ты сможешь использовать Зов.
Хаджар взвесил в руках мешочек. Почему-то ему показалось, что тот весит куда как больше той смеси, что в него убрали.
– А что будет в случае, если я проиграю.
Эйнен что-то нажал на посохе, а затем смазал появившееся лезвие смесью из другого мешочка. Острие он направил строго в горло Хаджару.
– Это яд Рыбы Капкана. Одна его капля может отравить целый город. Здесь их пять. Если я пойму, что Зверь в тебе побеждает, то немедленно прекращу твои страдания.
Хаджар медленно переводил взгляд с мешочка на отравленное острие и обратно
Секунду спустя он уже вытряхивал содержимое себе в рот.
Мгновение.
Тьма.
Глава 309
Хаджар падал в глубину тьмы. Настоящей тьмы. Неподдельной. О такой мать не расскажет своему ребенку, а мужчины не будут угрюмо обсуждать, когда лечат душу алкоголем. Эта тьма была живой. Она шевелилась. Она ласкала. Она манила теплым беспамятством и обещанием безмятежного… ничто.
В этой тьме не было даже памяти о свете. Мрак, по сравнению с ней, выглядел нашкодившем ребенком. Ночь – стеснительной девкой, мнущейся перед тем, как решиться на отчаянный шаг.
В этой тьме не прятались монстры. Монстры прятались от этой тьмы.
В ней не было ничего.
Даже тьмы.
Хаджар исчезал в ней. Пропадал. И только осознание того факта, что он падает внутрь себя, не давало Хаджару раствориться. Это знание, словно крепкий канат, обхватило его сердце. И сквозь него Хаджар увидел далекий свет Реки Мира.
