- Я сейчас помогу? – топочет за моей спиной этот «искрометный», только поднос найду куда поставить.
- Что поможешь? Держать меня будешь? – хихикаю, запирая дверь туалета на задвижку. Сомневаюсь, что его сдержит эта хлипкая преграда, если Глеб, что – то решил. Но по крайней мере замедлит, и я успею не опозориться. Еще бы он меня не видел, оседлавшей фаянсового скакуна, с вытаращенными глазами. Такого я точно не переживу.
Нет. Странно, но в этот раз Золотов не посягает на моё личное пространство. Сопит за дверью, как рассерженный барсук, но не выламывает дверь. Это обнадеживает.
Умывшись и совершив утренний моцион выползаю из ванной совершенно обессиленная. Глеб стоит подперев стену могучим плечом. И сложив при этом руки на груди.
- Ты может все же наденешь хотя бы трусы?- стону я, не в силах отвести глаза от кокетливого передничка, завязанного пышным бантом на мужском бедре.
- Я готовил все утро, - обиженно гудит этот нахалюга, - между прочим, впервые в жизни. А ты замечаешь только то, что я без трусов, маленькая извращуга.
Он разражается громоподобным хохотом, больше не в силах держать серьезное лицо. Тоже мне, актер погорелого театра. Я то уж испугалась, что он на меня обиделся. Аж в груди все перевернулось.
- Признайся честно – ты просто решил меня отравить, - обиженно бурчу я. Ну да, я обиделась по-настоящему, хотя и понимаю, что он не хотел меня злить и расстраивать. Но у меня сейчас нет полутонов. Или черное или белое. Гормоны сделали меня просто параноичкой.
- Да, чтобы ты не несла чушь, - склоняется надо мной этот невероятный самец, и я чувствую себя моряком, шляющимся по палубе в шторм. Пахнет Золотов просто сногсшибательно. И у меня появляется желание содрать с него тряпку прикрывающую топорщащийся член и...
Мой поток сознания прерывают его губы, требовательно впивающиеся в мой рот.
- Пусти,- пищу я. Господи, да что же это? Я чувствую не возбуждение, которое всего минуту назад терзало мое тело. Тошнота вдруг предательски подскакивает к самому горлу. Оттолкнув Глеба несусь в туалет. Черт, позорище. Я снова опрофанилась. Дети, что вы творите со мной? Безобразники, это же ваш отец.
- Должен признаться, так на меня никто не реагировал,- хмыкает Золотов, когда я наконец появляюсь в спальне. Он сидит развалившись в кресле и что – то жует. И в глазах его нет злости, а только танцующие ламбаду искристые чертенята. – Я придумал. Когда эти бандиты родятся, я тоже буду их постоянно обламывать. Буду у них воровать тебя, и тырить молоко из твоей груди. А еще...
- Боже, прекрати,- стону я, задыхаясь от смеха. Это, кстати, тоже одна из прелестей беременности — безудержная смена настроения.- Покорми меня. Или я за себя не ручаюсь. И, Золотов, умоляю, сними этот фартук.
- Сей секунд, моя леди,- с готовностью отзывается мой искрометный мерзавец, сдирая с бедер треклятую тряпку. С треском отрываются завязки. Черт.
- Я не это имела в виду,- хриплю, глядя на торчащий, готовый к бою член, увитый вздувшимися синими венками.
- Я не знаю, что ты там имела. Но я пожалуй не откажусь и воспользуюсь твоим предложением, Рыжуха.
- Ты о чем?
- Ну, ты про введу говорила... Ты это, такими словами пореже кидайся, а то я разорюсь. Буду возле тебя ошиваться, и пущу по ветру все что у меня есть. А нам надо детей на ноги ставить,- рычит он, опрокидывая меня на спину. Черт, конец ковру. Поднос совсем содержимым летит прямо на пол.
- Придурок,- счастливо шепчу я, растворяясь в нем без остатка.
Глеб
Ненадолго. Я уйду совсем ненадолго. Она тихо сопит на моем плече – моё рыжее сокровище, матрешка моя. Ну да. Маленькая куколка с сюрпризом внутри. Точнее тремя сюрпризами.
- Скоро вернусь,- тихо шепчу я. – И буду только твоим.
- Я буду ждать,- улыбается Рыжуха, морща нос.
- И не вздумай делать глупостей. Вернусь, поедем в больницу к твоим девчонкам. Я надеюсь, что ты меня познакомишь с будущими родственницами. Чего смотришь? Я заслужил. Я был хорошим мальчиком.
- Ты самонадеянный хвастунишка,- хмыкает Настюха.
Надо бежать, скрываться от ее глаз, иначе я рискую остаться. Да и «зверь» слишком уж рьяно пробуждается к жизни. Только бежать. И желательно не оглядываясь. И не обращая внимания на направление в котором пытается вести меня мой неугомонный «дружок», черт бы его побрал.
Через десять минут я стою у машины, в криво застегнутой рубашке, кончик которой торчит из позорно распахнутого зиппера, без носок и в туфлях не на ту ногу. Носки свисают дохлыми рыбами из кармана, совершенно неподходящей к лаковым штиблетам куртки – поддергайки. Подозреваю, что она даже не моя, в противном случае я страдаю дурным вкусом и поганой памятью. Прическа топорщится диким ежом, и борода торчит в разные стороны как у сельского попа. Красавец – одним словом.
Надо как — то научить свой организм реагировать на Мерри Поппинс не так остро. Блин, ее попка, украшенная синяком тут же встает перед глазами. Точно, я просто болен ею. Настя – вирус, мой личный зомби апокалипсис.
В машине привожу себя в божеский вид. Насколько это возможно, конечно. Черт, дорога похожа на стекло. Только бы Настя не собралась куда-нибудь. Подскользнется еще, не дай бог. Воображение рисует страшные картины, и я совсем не хочу уезжать. Хочу сидеть над моей прелестью, как Голем, и чахнуть.
Ольга ждет меня за столиком, стоящим возле окна, и кажется не замечает моего прихода. Сидит, смотрит в окно, потягивая из чашки какое – то белое пойло. Интересно, обычно в это время моя невестушка любит побаловать себя коньячком. Что – то сместилось видимо в миропорядке. Вздрагивает, когда я отодвигаю уродливый стул на гнутых ножках. Заведение пафосное, я его не могу терпеть. Души нет в этом чопорном интерьере.
- Господи, как ты меня напугал,- растягивает губы в улыбке Ольга. Но глаза ее остаются пустыми, похожими на льдинки.
-
Что пьешь? - интересуюсь дежурно. Мне неинтересно.
- Это молоко.- морщится красавица. – Такая редкая дрянь. Глеб, подожди. Сейчас. Ну вот, я снова не подготовилась. Я такая дура.
Я смотрю. Как Ольга хаотично роется в сумочке, и мне становится не по себе.
