– Я не испытываю к ней никакого сочувствия, но в данном случае, признаю, – ее дела нехороши. Особенно ей вредит тот факт, что они не живут вместе и разводятся. Диана уже сошлась с другим мужчиной. И вот полиция таскает на допрос то его, то ее. Получилось так, что алиби на тот вечер у них нет. Они были вместе на пляже. Гуляли перед сном с собакой. Собака – это же не свидетель. А других свидетелей не нашлось – зима, пляжи пустые, кафе закрыты. Да и время было позднее.
– Но зачем ей…
– «Зачем» – никого не волнует, – отрезала Марина. – Ищут виновного. Квартирная хозяйка Павла неожиданно дала очень плохие для Дианы показания, хотя они вроде бы дружили. Она рассказала полиции, что Диана терроризировала мужа, врывалась к нему, устраивала скандалы, просила соседей следить за ним. И однажды сказала ей, что лучше бы Павел умер и освободил ее от расходов на адвоката. Диане зачитали эти показания, и это было неприятно. Все очень и очень серьезно, поверь мне.
– Но… – Александра приложила ладонь к пылающему лбу. У нее было ощущение, что поднимается жар. – Разве они не ищут меня?
– Из трех камер, которые она установила в квартире Павла, снимала только одна, и то как через дуршлаг. Диана купила какую-то дешевку за пару долларов. На этой камере есть запись, как по комнате ходит женщина с короткой стрижкой, в куртке и джинсах. Лицо видно очень плохо, говорит Диана. Женщина появляется два раза. В обоих случаях она ждет, пока Павел что-то возьмет дома, потом они вместе выходят из кадра. Камера над дверью не снимала. В общем, полиция не слишком впечатлена этой съемкой, говорит Диана. Кроме времени твоего последнего посещения, их там ничего не заинтересовало. Так что они трясут эту парочку – Диану и ее сожителя.
– Значит, мне пока не о чем волноваться? – перевела дух Александра. – А ты говорила, что меня будут искать…
– Все пошло не так, как думала Диана. Ноутбук и телефон Павла забрали, но там ведь висят не только твои звонки и не только мое письмо насчет твоего приезда. Диана там куда хуже наследила, по ее словам. Сейчас она в панике. Я не читала, конечно, их переписку в вотсапе и прочие перлы, но, зная Диану, могу себе представить… Помню, когда их роман только начинался, здесь, в Москве, она мне публично угрожала серной кислотой в лицо плеснуть, если мы с Павлом будем встречаться. Думаю, их бракоразводная переписка была в том же роде. Есть люди, которые с годами не меняются. Цельные примитивные натуры.
Александра проводила взглядом последнего человека, покидавшего зал. Она испытывала тревогу, нараставшую беспричинно, необъяснимо. Казалось бы, стоило радоваться – никто особенно не заинтересовался ее персоной. И вместе с тем Александра чувствовала себя как в дурном сне – словно оказалась в опасном месте, раздетая, одна, без всякой защиты. «Неужели я предпочла бы оправдываться, искать свидетелей, доказывать алиби?» – спрашивала она себя. И с изумлением понимала, что именно на такой оборот дела и рассчитывала. Не чувствуя своей вины в случившемся, она инстинктивно не опасалась и наказания. Но реальной была смерть Павла, реальным был мужчина на стоянке отеля и в Бен-Гурионе, неподдельным был смертельный ужас Генрих Магра и бесследное исчезновение Иланы, растворившейся в воздухе, как след самолета. Александра ощущала разочарование, болезненное и необъяснимое. Она бы предпочла, чтобы в это дело кто-то вмешался. Кто-то авторитетный, настойчивый, возможно – агрессивный. Способный навести порядок.
– Ты молчишь? – Марина нарушила затянувшуюся паузу.
– Но ты тоже молчишь, – ответила Александра. – Ты ведь сама-то не считаешь, что тут могут быть замешана Диана и ее сожитель?
– Нет, абсолютно, – категорично отрезала подруга. – К чему им это? Убивать человека, который и без того на дне? Сесть в тюрьму за организацию убийства лет на десять?
Повисла пауза, нарушаемая лишь смутным шумом, доносящимся из-за закрытых дверей зала. Публика, еще не покинувшая отель, угощалась кофе и тартинками за счет аукциона. «Падальщики, – подумала Александра. – Так орут чайки на помойке под Римом. Под Парижем. В Подмосковье. Где угодно».
– У меня такое чувство, что я осталась наедине с собой, – сказала она. – Они даже не заподозрили, что Павла убили? Она ведь сказала тебе, что это не может быть самоубийством…
– Мнение какой-то медсестры учитываться не будет, – фыркнула Марина. – Тем более – русской. Запомни – русский менталитет куда сложнее, чем ближневосточный. Русским свойственно все усложнять до уровня Достоевского, на Ближнем Востоке все упрощено до предела. У них есть труп, предсмертной записки нет. У нее есть мотив, как они считают.
– Мы говорим об убийстве, причем тут менталитет?
– У следователя имеется менталитет, дорогая, – фыркнула Марина. – В общем, я-то хотела тебя обнадежить, а ты недовольна, как мне кажется. Или я ошибаюсь?
– Мне не по себе, – откровенно призналась художница. – Я надеялась, полиция будет искать виновного, а они схватили эту Диану. Ясно же, что это не она сделала.
– Радуйся, что оставили в покое тебя. Как прошли торги?
– Лучше, чем я ожидала. – Александра обвела взглядом опустевший зал. – Сейчас иду подбивать баланс. Думаю, клиент будет доволен. Хотя сейчас он в депрессии – продал дело всей своей жизни.
– Ничего, деньги – лучшее лекарство, – пренебрежительно бросила Марина. – Ладно, не буду тебя отвлекать, занимайся делами.
– Постой… – Александра, прижимая телефон к уху, встала, подхватила с пола сумку и перебросила ремень через плечо. – Мне кажется, или… или ты уже не так переживаешь по поводу смерти Павла?
– Ты же знаешь, – после паузы откликнулась Марина. – Лучший способ забыть – это пережить заново. Да, когда-то что-то у нас было. Но это было очень давно. И теперь я очень рада, что все кончено. И я не собираюсь выяснять, сам он это сделал или ему помогли.
Александра смотрела на сцену. Из-за кулис появилась девушка в черной форме с гербами «Империи», передвинула стул, посмотрела долгим невидящим взглядом в зал. Взяла пульт от жалюзи, нажала кнопку. Сухой шорох наполнил зал – медленно открылись створки, пропуская в полутьму тусклый медовый свет – неверный свет московского декабря.
– Значит, все кончилось к лучшему для всех и все забыто? – продолжала Александра, лавируя между креслами, пробираясь к сцене. – А вот у меня нет такого ощущения. Я знаю одного человека, который умирает от страха, потому что прошлое не умерло. Я не видела его глаз, но слышала его голос. И за мной кто-то шел. И есть факты, которые я не могу просто так списать со счетов. Павел не собирался умирать. Иначе он не показал бы мне Променад Луи. Он хотел жить, пусть даже маленькой, никому не нужной жизнью. Тенью жизни, которой он жил в России. Его убили, и никто не хочет об этом знать. Так же могут убить и меня, и никто этим не заинтересуется. Ни на Ближнем Востоке, ни на Дальнем.
– У тебя зимняя депрессия, – помолчав, ответила Марина. – У меня, в общем, тоже.
* * *
…Игорь сдал отчет об аукционе, и его маленькое, подвижное лицо было непроницаемым, как фуга Баха – совершенная и точная в каждой ноте. Это был плохой знак. Александра с тревогой глядела на него.
