Тогда-то и пришла вторая приятная мысль: Я человек! И судя по тому, что удалось рассмотреть, очень симпатичный человек. Значит я все-таки не просто волк-мутант, а оборотень, как Милисса.
Завертела головой и увидела напротив себя черное непроницаемое зеркало в два человеческих роста. На его поверхности не отражалось ничего, кроме меня любимой. Из лакированной черноты на меня смотрела блондинка. Девушка оказалась не слишком высокой и спортивной. Да, это самое лучшее слово. На животе проглядывал пресс, на руках под белой кожей шли заметные контуры мышц. Хрупким я бы тело Евы не назвала никогда, как раз наоборот. Нет, девушка не была бодибилдершей, у которой уже стали пропадать женские черты. Спортивность была в меру, но все же не модель. Широкие бедра и икры. Высокая грудь, размера эдак третьего, но широкая грудная клетка скрадывала объемы женской гордости. Длинная шея. На голове шапка из чуть спутанных платиновых волос, очень светлый блонд, который только при определенном освещении приобретал золотистый оттенок. Я провела по ним рукой. Густые и жесткие.
Лицо оказалось примечательным, и именно его я рассматривала с особой скрупулезностью. То, что оборотень таких размеров в женском теле окажется мечтой фитнес-тренинга было ожидаемо, а вот с мордашкой мне какое-то время жить. Я сделала несколько неуверенных шагов к зеркалу, чтобы поближе рассмотреть ее.
Итак: лоб высокий, нос прямой с чуть большим кончиком, чем нужно, ноздри тоже чуть больше, чем хотелось бы иметь на таком лице, но не настолько, чтобы привлекать внимание. Просто мне в голову пришла догадка, что у моего папочки был приличный шнобель, что на дочке отразилось вот так…
Подбородок небольшой. Скулы широкие, но незаметные на почти идеальном овале лица. Кожа без намека на привычные недостатки человека. Прыщи, угри, пятнышки, родинки — ничегошеньки. Брови тонкие, черные. Ресницы длинные и загнутые. Глаза — что-то среднее между миндалевидными и круглыми, большие, глубоко посаженные. Вот цвет меня поразил. Насыщенный оттенок морской волны. Мне всегда нравился этот цвет, и я сокрушалась, что у людей таких не бывает. Стоило попасть в другой мир, и вот — мечты сбываются!
Губы, я бы сказала кукольные. Верхняя: четко очерченная с выразительной ямочкой. А нижняя пышная и округлая. Прямо мечта удачной пластики, а не рот. Даже у меня, а я девочками никогда не интересовалась, эти губы вызвали ассоциации с соблазнением. Невольно тряхнула головой. Н-да, этой Еве очень повезло с родителями, удружили удачной комбинацией генов.
Только после тотального исследования своего нового тела, и вдоволь наигравшись попугайчиками у зеркала, я сообразила, что стою на ногах. От этого невольно сами собой согнулись коленки, и пришлось схватиться за раму зеркала, чтобы не упасть. Уже, казалось, забытое чувство собственных конечностей ударило в голову. Оно стало новым и при этом хорошо знакомым. На глаза навернулись слезы от невообразимого счастья! Я уже и не мечтала, что когда-нибудь испытаю это чувство снова!
— Господи, спасибо тебе! — со всхлипом прошептала я в тишину.
Ответом мне стал мелодичный женский смех.
— Здесь другие Боги. Да и ты теперь иная, не так ли? — ответил мне чуть насмешливый женское контральто.
Я заозиралась по сторонам и только сейчас смогла рассмотреть что-то кроме большого зеркала прямо перед носом. Я стояла обнаженная на черном мраморе в большой зале с высокими сводчатыми потолками. Этот зал был рассчитан на несколько сотен человек. Я похожее видела только в кино. Этакая минималистическая готика. Большие колонны из того же мрамора подпирали купола свода, расписанные сценами всяких разных смертей. Здесь были и кровавые убийства и кончина стариков в своих постелях. И изученные болезнями тела, и самоубийства. Меня удивило другое: эти картины не вызывали дрожи, страха или отвращения. Они казались реальными, но простыми и умиротворяющими. В них не было ничего, что у меня ассоциировалось бы с ужасом. Метрах в десяти от меня шли серые, сверкающие в золотом в свете многочисленных свечей, отполированные ступени. На помосте располагался высокий резной трон.
А вот за троном оказалась огромная статуя женщины с распущенными волосами. Женская фигура была словно вытесана из стены и была частью зала. Женщина оказалась невероятно красивой. Идеальную фигуру едва прикрывал контур тонкого платья. Босые ноги утопали в фундаменте в виде тел животных, людей, оборотней-лис и прочей жути. За спиной женщины стояли волки. Их же головы были вырезаны на подлокотниках трона. На шее статуи были вырезаны письмена неизвестного мне языка. В руках она держала изогнутый меч.
Фрески на потолке во мне страха не вызвали, а вот статуя заставила содрогнуться. Я как-то особенно остро ощутила, что стою совершенно одна в этом зале и нагая. С трудом подавила желание взвизгнуть и прикрыться.
Словно из неоткуда на троне появилась молодая девушка в белом, тонком, почти прозрачном платье. Длинные волосы ровно спадали до самых бедер. А темные глаза изучали меня с самым искренним интересом юного натуралиста. Давно я не чувствовала себя так глупо!
Молчание нарушила девушка, гулко рассмеявшись. Ее смех подхватило эхо помещения и многократно увеличило до раскатов грома:
— Я Калика, Богиня Смерти Всего Живого в этом мире! Я — кара за проступки! Я — неизбежность воздаяния за промахи! Я — избавление от боли и страданий! Я та, по чьей воле уходит жизнь каждого! Я владычица безвременья! Я сила, поглощающая воли разумных! — с каждым словом ее голос все больше наливался мощью и давил на меня.
Я сама не поняла, как подогнулись ноги, и я рухнула, гулко стукнувшись коленками. Из глаз хлынули слезы раскаянья за все свои проступки. Душа буквально рвалась на части от угрызений совести. Мне стало жаль мать и отца, которых я много месяцев, как подсознательно мечтала бросить, чтобы не быть обузой. Мне стало невероятно стыдно перед Егором, который просто человек, а я возненавидела его. Его поступок стал для меня предательством, хотя ненавидеть кого-то за слабость глупо и жестоко.
Каждый день моей прошлой жизни, той, где я была Зоей, пронесся перед внутренним взором и вызвал скорбь и раскаянье. Сколько я злилась, сколько ненавидела и страдала за ту короткую жизнь. Сколько жалости к себе. А ведь на самом деле ни на что из этого я не имела права. Надо было жить по-другому! Надо было любить и прощать!
Я закрыла лицо руками и зарыдала в голос. Слова девушки донеслись до меня не сразу:
— Я мать всех волков! — ласково проговорила она. С той тоской и мудростью в голосе, с какой могут говорить, только очень счастливые матери, которые просто любят всей душой. — Я сотворила их в этой реальности в воле своей. Из плоти и крови моей черпают они силу! По благословенью моему вознесутся они в вечной славе побед!
Волна тепла, невообразимой по своей силе любви окутала рвущуюся на части душу, согревая и убаюкивая.
— Я забираю их скорби себе. Я страдаю вместе с ними, ибо я их мать! Я живу волками! Мое сердце бьется в груди каждого из них! Я умираю и возрождаюсь с ними!
Тоска от прошлого отступала и забывалась. Стала казаться глупым нелепым пятном. У всех бывают ошибки в молодости. Моя молодость прошла в другом мире и теле. Моя ошибка стоила мне разбитого сердца. Но, это всего лишь ошибка. Мое прошлое — не я. Более того, оно вообще ничего не стоит. Оно было и прошло. Ему место в самом дальнем углу моей памяти, пока окончательно не забудется.
