– Слон – это самый злобный зверь. Очень прожорливый! Зубы у него как сабли, нос у него длинный, как рука, и эта рука железная, её ничем не перерубишь. Из пасти у него огонь…
И замолчал. Мефодий улыбался, а потом спросил:
– Как же вы его брать будете?
Маркел молчал. Мефодий снова улыбнулся и сказал:
– А вы бердышами его! Бердышами! – Но тут же замолчал, подумал и прибавил с сожалением: – Шкуру попортите. Жаль шкуру.
Маркел ничего не говорил. Мефодий заморгал, закашлялся, на губах у него стала вздуваться кровавая пена.
– Воды! – велел Маркел.
Подали воды. Маркел напоил Мефодия. Тому стало легче, он заговорил:
– Когда обратно вернёшься, сходи к нам в слободу, спроси дом Мефодия Грибова, и там моя вдова Ульяна и мой ребятёнок. Ульяне ничего не говори, ей и без тебя всё расскажут, а ребятёнку скажи, что вот, мол, какой у тебя родитель храбрый был – один на слона пошёл, и слон его бивнем проткнул. А про татарина не говори, что тут такого славного. Не будешь говорить?
Маркел помотал головой, что не будет. Мефодий сложил руки на груди, начал читать молитву. Слов слышно не было. Потом Мефодий перестал читать. Маркел подождал немного и закрыл ему глаза. Потом велел отнести Мефодия на струг.
Было ещё совсем темно, но они не стали ждать светла, отчалили.
Утром они пристали к ближайшей деревне, созвали народ, Маркел сказал, что надо им похоронить по чести раба Божьего и царского слугу Мефодия, и дал на это пять алтын. Но подумал и дал ещё три.
После чего они опять взошли на струг и поплыли дальше. Плыли ещё два дня, ничего больше с ними не случалось – ни худого, ни доброго.
Глава 5
А после, рано утром 25 апреля, на день, как и было оговорено, преподобного Сильвестра Обнорского, на правом высоком берегу Оки показался Нижний Новгород. Сперва Маркел увидел башенки и колоколенки, а после кремль, после посады. Вода на Оке стояла высокая, так что мелей можно было не бояться. Маркел скомандовал, струг взял резко правей, потом ещё правей, вышел с Оки на Волгу и дальше пошёл уже вдоль так называемых волжских пристаней. Маркел ещё скомандовал, убрали парус, положили мачту. Кораблей вдоль берега стояло видимо-невидимо, прибиться было негде. Маркел встал на корме, внимательно поглядывал по сторонам, гребцы мало-помалу подгребали. Так они прошли саженей двести, не меньше, и только после этого приметили небольшую прореху, резко свернули и влезли в неё, даже скорее втиснулись, ткнулись носом в причал и остановились. С соседних корабликов с опаской поглядывали на них. Ну ещё бы! Полный струг стрельцов! А Маркел, осмотревшись, спросил, ни к кому особенно не обращаясь:
– А чего, братцы, стоим? Говорили же, что сегодня выходим.
С правого кораблика на это промолчали, зато с левого ответили:
– Приказа не было. Будет приказ, пойдём, а нет приказа, мы стоим.
– А почему нет приказа?
Левые на этот раз смолчали. Зато ответили правые:
– Стережёмся мы, вот и стоим. Говорят, сегодня ночью на бывшей Собачьей мели люди видели недобрые кораблики, вот наши и пошли туда проверить, так это или нет.
– И есаул туда пошёл?
– А что вам есаул? Вы кто такие?
– А ты не видишь? – с вызовом спросил Маркел и кивнул на стрельцов.
И теперь замолчали и правые. Но Маркел уже не стал ничего спрашивать, а знаком подозвал к себе ближайшего стрельца, Василия, и очень негромким голосом велел ему сходить и найти есаула и сказать ему, что прибыл посыльный из Москвы с обещанным. Василий сошёл на пристань и пошёл вдоль берега вперёд. А Маркел вернулся на корму, сел возле сундука и положил на него руку.
Люди с соседних корабликов смотрели на Маркела и молчали. Солнце стало пригревать, Маркел расстегнул шубу. Так прошло, может, с четверть часа, потом с носа сказали, что идут. Маркел прошёл на нос. И верно, вдоль причала возвращался его муромский Василий, и с ним шли другие, не наши стрельцы, а местные, наверное, от есаула.
Так оно и оказалось. Маркел сошёл на берег, подошли эти стрельцы, их было тоже десяток, Василий сказал, что это наши, есаульные, а есаул у них – Пётр Кирюхин, здешний сотник. Стрельцы закивали.
– А я, – сказал Маркел, – от государя я, вот кто! – И, показавши скрученную подорожную, прибавил: —Ведите меня к есаулу. И это тоже взять, – сказал он, указав на сундук. – И также эти узлы.
Кирюхинские стрельцы взяли то, что было им приказано, и понесли вдоль пристани. Маркел пошёл за ними, а за Маркелом пошли муромские. Идти пришлось далековато. Маркел то и дело поглядывал вперёд, но головы, то есть начала каравана, видно не было. Пристань тянулась и тянулась вдоль реки, на берегу толокся народ, от кораблей воняло товарами, от одних воняло хорошо, а от других очень гадко. Особенно гадко воняли свежие кожи, а тут ещё солнце взошло высоко, вонять стало ещё сильнее. Эх, думал Маркел, вот что такое скупость, вот какой у неё дух! Но, правда, подумал он, ещё хуже воняют заповедные товары, а это свинец, железо, порох, медь, сера, олово, наконечники для копий, панцири, пищали, пули, да только где их выищешь и как их вынюхать, их же эти нелюди так ловко прячут, что попробуй найти! Вот примерно с такими мыслями Маркел тогда шёл и шёл мимо стругов, дощаников, коломенок, устюжинок, насадов, каюков, учанов, паузков…
И так он ещё долго шёл – может, с полверсты, а то и всю версту, – пока дошёл, куда ему было надо, то есть до есаульного струга.
А есаульный струг – это не просто струг! Он же широченный и устойчивый, с так называемой избой на корме, или, правильнее, с чердаком, то есть каморками для отдыха и клетями для товаров, а также с двумя затинными, то есть настенными пищалями, одной на носу и второй на корме.
И вот возле такого славного кораблика стоял, судя по кафтану, местный сотенный начальный голова. Звали его, как было уже сказано, Пётр Кирюхин. Он так и назвал себя, да и ещё прибавил, что он головной есаул. Тогда и Маркел представился, назвав себя царским слугой, после чего достал свою подорожную и протянул Кирюхину. Но тот её в руки брать не стал, а только усмехнулся и сказал:
– Наслышаны.
Маркел обернулся на кирюхинских стрельцов с сундуком и узлами и велел им подниматься. Кирюхинские поднялись на струг, а дальше, как Кирюхин приказал, внесли всё это в чердак. Маркел повернулся к муромским, дал Степану, старшему у них, полтину и поблагодарил всех муромских за службу. Муромские поклонились, развернулись и пошли обратно. А Маркел и Кирюхин поднялись на струг. Там почти что никого видно не было, только на корме и на носу стояли караульные, а остальные, как сказал Кирюхин, пошли прогуляться. Маркел посмотрел на корму. Там, в чердаке, одна дверь была распахнута настежь, а возле второй, затворённой, стоял стрелец с бердышом.
– Это там твоё обещанное, – сказал Кирюхин. – Присматриваем.
