А Шестак уже поднялся на арбу. Ему подали сундук, он его поставил перед собой и прикрутил к арбе верёвками. Маркел проверил печати, потом поставил узлы и сел рядом с Шестаком. Кирюхин стоял внизу, вид у него был немного растерянный. Маркел спохватился и сказал, чтобы не забыли отнести мочала в реку, и пусть они там отмокают, а то вдруг слон приедет, а мочала ещё не готовы?! На что Кирюхин ответил, что он за этим обязательно присмотрит.
Маркел хотел ещё что-то сказать, но тут Амиркуня закричал по-персиянски, трубач задудел в трубу, возница хлестнул лошадей, арба сдвинулась с места, поехала, за ней рысью поехали гулямы.
А солнце уже почти совсем опустилось к земле. Сейчас оно зайдёт и станет не так душно, подумал Маркел, ночью же у них всегда прохладно. Так и Шестак, дальше подумалось, сегодня говорил, что все здесь всегда стараются ездить ночью. И это правильно, думал Маркел, ночью ездить много легче, чем днём, но зато мы ночью ничего вокруг не увидим и, значит, не сможем запомнить дорогу, а что в этом хорошего? Подумав так, Маркел решил не спать, а наблюдать дорогу и запоминать её. Но дорога как на грех была неровная, арбу всё время покачивало с боку на бок, поэтому Маркел не удержался и вскоре заснул.
Глава 18
Спал Маркел крепко и долго, до самого утра. И он бы ещё и дальше спал, но стало уже довольно холодно, Маркел продрог и проснулся. Было уже почти совсем светло, они ехали по горной дороге. То есть впереди ехали гулямы, затем шли слуги, потом ехала Маркелова арба, за ней шли погонщики ослов с ослами, гружёнными разными мешками, а уже за ними ехали и все остальные гулямы. Да! А в самом переду ехал гулям с трубой, и он пока молчал.
Но так они проехали совсем немного, поднялись на очередную гору, и этот гулям опять начал трубить – изо всей силы. Шестак сразу проснулся, поднял голову, осмотрелся и сказал, что они уж почти приехали и скоро будет привал.
И почти что так оно и было, потому что вскоре впереди, с правой стороны от дороги, показалась небольшая, но довольно внушительная на вид каменная крепость. Шестак сказал, что это караван-сарай, то есть что-то вроде нашего постоялого двора, но с охраной, и здесь ничего никому не нужно платить. Здесь, продолжал Шестак, может остановиться любой путник, а вот вооружённых людей, особенно незнакомых, сюда пускать не очень любят.
Как только Шестак сказал об этом, передовые гулямы повернули к караван-сараю и остановились перед его воротами. Гулям с трубой выехал вперёд и громко протрубил. От ворот что-то спросили. От гулямов им что-то ответили. От ворот ничего не сказали. Тогда от нашей стороны вперёд выехал князь Амиркуня, выхватил саблю, очень сердито замахнулся ею и при этом ещё громко выкрикнул. От ворот ударил барабан, и ворота стали понемногу открываться. Передовые гулямы двинулись к воротам, а за гулямами двинулись все остальные. Солнце жарило всё сильней и сильней, хотелось поскорее добраться до места и там укрыться в тени. Подумав так, Маркел поднял руку и утёр пот со лба, а Шестак покачал головой и сказал, что вот что бывает с теми, кто ездит без предупреждения, а так бы их сразу впустили и пригласили бы сытно пообедать, а теперь им ещё придётся ждать, когда повара справятся с приготовлением пищи для такой прорвы народа.
– И хорошо ещё, – прибавил Шестак, – что, кроме нас, сегодня больше никто не приехал.
И в самом деле, когда они вступили в ворота, то никого, кроме своих, там не увидели. Только потом уже к ним вышли тамошние, караван-сарайские служители и стали показывать, кому куда идти и как устраиваться. Маркел сошёл с арбы, положил одну руку на сундук, вторую на узлы с добром и начал осматриваться. Крепость изнутри была просторная, наверху, на стенах, стояли стражники с изготовленными к стрельбе луками, а внизу, на внутренней площади, тамошние служители разводили гулямов с лошадьми в одну сторону, погонщиков ослов – в другую, пеших слуг, то есть бардаров, – в третью…
А к Маркелу и Шестаку подошёл сам караван-сарай-ага и, поклонившись, предложил им следовать за ним. Маркел и Шестак пошли, а их вещи понесли за ними тамошние, то есть караван-сарайские служители. Маркел внимательно смотрел по сторонам. Вначале, он видел, их провели мимо небольшого прудика с чистой водой, потом пригласили подняться по лестнице на второй этаж, потом пройти по длиннющему открытому переходу, потом их ввели в небольшую и довольно тёмную каморку с очень маленьким окошком, оставили их вещи у двери и вышли. Маркел осмотрелся и нахмурился, потому что каморка была совершенно пустая. А Шестак, наоборот, обрадовался и сказал, что это очень славное место, потому что конюшня отсюда далеко, а кухня, наоборот, близко. И то, что окно маленькое, это значит, что через него к ним никто не залезет и не обворует. И кроме того, в двери есть замок с ключом, сейчас он проверит, как этот замок работает.
Но тут дверь вдруг отворилась, к ним вошёл Салман, тот самый курчий Амиркуни-князя, и сказал, что его господин велел ему их накормить. После чего он повернулся к двери и громко хлопнул в ладоши. В каморку тут же вошли тамошние (караван-сарайские) служители с большущим, свёрнутым в рульку ковром, и раскатали его по полу. А двое других служителей внесли уже горящие светильники и поставили их у стены. А откуда-то сверху вдруг заиграла душевная персиянская музыка. А в дверь уже входили новые служители, они несли различную еду и расставляли её на ковре. Ковёр был, как уже говорилось, большой, но еды было ещё больше, также и питья там было выставлено тоже немало. Шестак смотрел на это всё и, сам того не замечая, радостно потирал руки, а Салман, напротив, был очень серьёзен, он очень внимательно наблюдал за служителями и время от времени делал им негромкие замечания. Потом, когда ковёр был весь заставлен яствами и питвами, Салман сделал служителям знак выйти, после чего и сам, поклонившись, попятился было к двери…
Но Шестак велел ему остановиться, а потом указал на ковёр. Салман отрицательно замотал головой. Тогда Шестак приказал ему сесть, и Салман сел. А за Салманом сели и Шестак с Маркелом, после чего Шестак велел Салману угощать их. Салман обернулся к двери и кивнул. Вошли служители с большими мисками и дали вымыть в них руки. Потом дали утереться рушниками. Потом Салман сложил руки, зажмурился и начал беззвучно шевелить губами. Маркел мысленно перекрестился и тихо вздохнул. А Салман уже опустил руки и что-то сказал, а Шестак это перевёл вот так: что никогда ещё под этой крышей не было таких величественных и благородных гостей, как сегодня. Маркел улыбнулся. А Салман, напротив, стал очень серьёзным, указал рукой на стол, правильнее – на ковёр, и опять вошедшие служители стали раскладывать перед сидящими всякие диковинные фрукты. Маркел начал их брать, смотрел, как их едят Шестак с Салманом, и повторял за ними. Потом таким же образом им принесли различных сладостей, а потом и сорочинскую кашу с мясом и приправами, и эту кашу Салман и Шестак и в самом деле ели голыми руками. Маркел тоже попробовал, и получилось очень вкусно, особенно если набить полный рот, как посоветовал ему Шестак. И Маркел набивал. А потом вошёл ещё один служитель, очень старый, с красными крашеными усами, и подал…
Да! Но об этом немного позже, а пока нужно сказать, что они обедали не в полной тишине, конечно, а вначале Салман долго и очень многословно говорил о том, что у них в Персии, правильней – в Кызылбашах, все очень рады тому, какие мудрые, щедрые и мужественные гости к ним приехали, и как все хотят их посмотреть, ну и так далее. Шестак всё это терпеливо выслушивал и переводил Маркелу, а потом вдруг повернулся к Салману и спросил, почему это в караван-сарае так пусто, и разве всегда так бывает? На что Салман покачал головой и ответил, что сейчас в здешних краях наступили непростые времена, бывший шахов посаженник Ахмад-хан сбежал к их врагам в Истанбул, а его люди бунтуют и нападают на верных шаховых подданных. Услышав эти слова, Шестак усмехнулся, перевёл их Маркелу, а после опять повернулся к Салману и сказал, что он слышал совсем другое объяснение этим делам. На что Салман вдруг сразу побледнел и уже совсем без всякого желания ответил, что он знает, на что намекает Шестак. Ну и на что? – спросил Шестак. На то, сказал Салман и тяжело вздохнул, что у них в Персиянской земле вдруг нашлись такие недобрые и лживые люди, которые смеют утверждать, что вся эта великая вражда между шахом Аббасом и ханом Ахмадом началась из-за того, что их великий шах захотел женить своего старшего сына на дочери хана, а хан ему в этом отказал.
