В архиве он сел к компьютеру и после недолгого поиска нашел видеосвидетельство госпожи Рейны Сироты из Реховота, бывшей жительницы Хотина. Запись была шестилетней давности, старушке исполнилось к тому времени девяносто два года. Тем удивительней выглядела поразительная связность и последовательность изложения, чистота русской речи, общее благородство облика. Даже более чем преклонный возраст не смог стереть следов царственной красоты с ее лица, изуродованного безобразным шрамом, который тянулся с левой стороны лба через глаз и скулу. Поражало и ее сходство с внучкой: та же мимика, та же улыбка, тот же упрямый наклон высоко поставленной головы.
Рейна говорила неспешно, уверенно, не путаясь в датах и именах, словно читая по написанному. О довоенных событиях, о семейной гостинице и о братьях, а также о своем «странном» замужестве рассказывала живо, с тонким и точным юмором, с уже знакомой Ниру насмешливой интонацией. В особо тяжелые моменты взгляд ее единственного глаза темнел, становился отстраненным, но речь оставалась такой же спокойной, размеренной и связной, как прежде. Создавалось впечатление, что она говорит не о себе, а о ком-то другом, о совершенно незнакомой женщине – или даже не о женщине, а о неведомой инопланетянке, которая голыми руками раскапывает могилы своих троих детей в ночном бессарабском – или даже марсианском овраге. Сила этой женщины и в самом деле казалась неземной. Голос ее ни разу не дрогнул, ни единой слезы не скатилось по ее щеке.
Закончив свой рассказ, Рейна Сирота, в девичестве Лазари, доверительно наклонилась вперед и сказала:
– Знаете, я была уверена, что никогда не расскажу об этом. Во-первых, потому что не смогу физически, умру на месте. Но, как видите, смогла. Старое сердце черствеет, как хлеб. Во-вторых, потому что моя дочь не хотела об этом слышать. Она до сих пор обрывает меня, едва лишь я начинаю говорить на эту тему. Но теперь и эта причина отпала. Дело в том, что у меня есть внучка, Мириам. Это она привезла меня сюда. Замечательная девочка. Если кто и сможет что-нибудь изменить, так это она… – старушка улыбнулась и развела руками: – Вот и все. Выключайте свою камеру.
«Мириам, – отметил про себя Нир. – Вот как ее зовут в действительности. А впрочем, в какой такой действительности? Разве что в той, где успешная во всех отношениях красавица Мириам проживает в Хайфе со своим столь же успешным красавцем-бойфрендом и озабочена лишь тем, как бы получше совместить удачную карьеру с запланированной свадьбой и суперталантливыми детьми, которые должны появляться строго по расписанию в период отпусков. В той действительности, где она даже не взглянула бы на тебя, среднего во всех отношениях обитателя параллельного мира. Мириам… Ну уж нет, пусть лучше остается Рейной. Эта действительность нравится мне намного больше».
Он еще раз просмотрел видео, сосредоточенно анализируя каждую деталь этой страшной повести. Все правильно, все точно: младшая Рейна ничего не выдумала, ничего не присочинила.
За окнами читального зала стемнело. Девушка так и не вернулась сюда, оставив на своем столе наушники, блокнот и две раскрытые папки с ксерокопиями документов.
– Как, ты еще здесь?
Нир обернулся: за его спиной, недоуменно воздев брови, стояла начальница.
– Не могу не похвалить твое рвение, – продолжала Эстер, – но будет плохо, если ты израсходуешь за пару недель двухмесячный запас рабочих часов. Кто тогда поможет со сканированием, и вообще? У нас ведь здесь не Маутхаузен, новых работников вагонами не возят.
Нир растянул губы в улыбке, давая понять, что оценил начальственную шутку.
– Не волнуйтесь, госпожа Эстер. Я все понимаю.
Будем считать это моим личным временем. Если есть проблема в смысле учета рабочих часов, то я могу завтра вовсе не отмечать приход и уход. И в некоторые другие дни тоже.
В любом другом месте подобному заявлению немало бы удивились, но Эстер и глазом не моргнула.
– Что ж, как хочешь, – сказала она, всматриваясь в экран монитора, где одноглазая седая старушка уже в третий раз за сегодняшний день рассказывала историю своей жизни. – Кто это? Родственница? Кого-то она мне напоминает, но кого?..
Нир промолчал. Эстер подошла поближе, прочла имя и удовлетворенно хмыкнула:
– Ага, теперь понятно. Ну и молодец. Я-то уже испугалась, что ты за тему какую-то взялся. А ты, оказывается, за девицей охотишься… – она потрепала Нира по шее. – Повторяю: мо-ло-дец! Любовь штука горячая, горячей…
– …крематория? – мрачно подхватил Нир. – Очень смешно. А почему вы испугались-то?
– Испугалась?
– Вы только что сами сказали. Я, мол, испугалась, что ты за тему какую-то взялся. Чего тут такого страшного – взяться за тему? Разве архив не для того и существует? Мне просто интересно.
Начальница крутанула на пальце связку ключей.
– Лучше не надо, Нир. Думаешь, это море – сплавал и вернулся? А это не море, это омут. Затянуло, и поминай как звали. Посмотри хоть на эту свою подругу. По самую макушку ушла. Может, только ты ее теперь и вытянешь. Последний шанс… – она с усмешкой вгляделась в Нира и покачала головой: – Хотя не факт, совсем не факт… Ладно, чему быть, того не миновать. Кому душ отдушина, а кому душегубка. До завтра, парень! Будешь уходить, не забудь включить сигнализацию!
Нир с тяжелым чувством смотрел ей вслед.
Слова Эстер не выходили у него из головы и позже, по дороге домой. Действительно, со стороны увлечение Мириам-Рейны архивными материалами выглядело странно. Странно, когда молодая девушка безоглядно бросает столь перспективный жизненный маршрут в пользу абсолютно бесплодного, безрадостного и угнетающего тупика. Зачем? Сколько ей лет? Двадцать пять? Двадцать шесть? Это уже не та юная пора, когда простительны иллюзии и ошибки. Когда впереди начинает маячить тридцатилетний рубеж, женщина редко отбрасывает возможность получить удачную работу, хорошо выйти замуж, купить квартиру, родить ребенка…
Секунду, а что же он сам? Ему ведь тоже исполнилось двадцать шесть. Да, в последнее время Нира преследовали неприятности: одна ссора с Сигаль чего стоит. Но какие пары не ссорятся? Разве эта непонятная, не оформленная словами расставания размолвка должна положить конец их отношениям – длительным, надежным, основанным на реальном чувстве, связанным общими планами? Уж он-то знает: пройдет еще месяц, и Сигаль вернется с поджатым хвостом, вволю насмотревшись на грязь индийских городов, на язвы тамошних нищих. Разумно было бы посвятить этот месяц подготовке к экзаменам – а он? Что делает он, вместо того чтобы сидеть над учебниками? Вот уже вторую неделю проводит в пыльном архиве Учреждения, взглядом верного пса ловя каждое движение сумасшедшей девицы… Ну не безумие ли?
Возможно, Эстер права, и это странное место, эта страшная тема действительно затягивают, как омут? Ниру приходилось слышать о «синдроме второго поколения», о психической травме, настигающей детей тех, кто выжил в аду Катастрофы. Возможно, этот синдром распространяется и на внуков – тогда странности Рейны получают более-менее логичное объяснение. Одно несомненно: ему самому пора завязывать если не с Учреждением, то хотя бы с нынешним режимом работы. И начать желательно прямо с завтрашнего утра. Остаться дома, взяться за конспекты. О первом, степушенковском экзамене можно уже забыть: времени на подготовку не хватит, лучше сразу перенести на осень. А вот с электротехникой Нир разберется в два счета…
