А потом через несколько дней я прочитала о том, что Оуэн Пик был инцелом, и что в его ящике с нижним бельем нашли рогипнол, и о том, что он планировал насиловать женщин на свиданиях, в отместку за то, что никто не хочет заниматься с ним сексом. И тогда я подумала, может, это даже к лучшему? Я подумала обо всех женщинах, которых Оуэн Пик теперь не сможет насиловать на свиданиях, и, возможно, оно даже к лучшему, что я исчезла, потому что благодаря этому преступника убрали с улицы?
Алисия указала на фотографию.
– А ведь он похож, да? Если хорошенько подумать?
Я кивнула.
– Это да, – сказала я, пытаясь не думать о нем, окосевшем от вина, в тот вечер, в День святого Валентина, когда он помогал мне забраться на крышу, пытаясь не вспоминать ощущение твердости его плеч под элегантной курткой, то, как он то и дело смахивал с глаз челку, чтобы видеть, что делает, его невиновность, его бесхитростность.
Я старалась не думать и про другой раз, несколько недель назад, когда мы встретились на холме, и он был пьян, мы перебросились с ним парой фраз, и я сказала, что меня зовут Джейн, а он сказал: «Доброй ночи, Джейн». Сказал так искренне и ласково. Я очень старалась не думать об этом.
* * *
Во вторник я проснулась в холодном поту от кошмара. Детали кошмара исчезли, как только я проснулась, но главное застряло в памяти: в этом сне Аарон умер, и мой котенок тоже.
Я знала без тени сомнения: это был крик из глубины души, и он подсказал мне прекратить это дело, прекратить немедленно. Я вошла в спальню Алисии. Было почти семь утра, и я подумала, что ее будильник вот-вот зазвенит, поэтому села у нее в ногах и слегка пощекотала ей пятки. Она проснулась и вздрогнула.
– Можешь сегодня позвонить в полицию? – спросила я. – Можешь сказать им, что ты там была? Что ты меня видела. Что Оуэн Пик не тронул меня даже пальцем. Можешь сказать им, что ты видела, как я убегаю? Тебе не нужно говорить им, что ты знаешь, где я. Я не хочу, чтобы у тебя возникли проблемы. Просто расскажи им, что ты видела. Скажи им, что Оуэн Пик меня не убивал. Пожалуйста.
* * *
На следующий день Алисия принесла домой номер «Ивнинг Стэндард». Аршинный заголовок гласил: «ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ В ПОХИЩЕНИИ САФАЙР ОТПУЩЕН НА СВОБОДУ». Я разложила газету на кофейном столике и очень быстро прочитала.
«Полиция Северного Лондона сегодня освободила главного подозреваемого в похищении 17-летней школьницы Сафайр Мэддокс. Бывший преподаватель колледжа Оуэн Пик, 33 года, отпущен домой, а предъявленные ему обвинения сняты после того, как по делу были представлены показания нового свидетеля, который утверждает, что Сафайр в безопасности и в данный момент скрывается. Причины ее исчезновения не раскрываются. В результате этих новых свидетельств полиция сегодня арестовала 18-летнего Харрисона Джона из Чок-Фарм по подозрению в нескольких сексуальных нападениях в этом районе. Джон, который ранее подвергался аресту за ограбление и мелкую кражу, в настоящее время задержан для допроса».
Я посмотрела на Алисию.
– Это ты рассказала им про Харрисона Джона? – спросила я.
Она покачала головой.
– Нет, не я.
Я запрокинула голову и ахнула.
– Джош! – воскликнула я. И рассмеялась.
А сегодня утром Алисия позвонила мне с работы.
– Харрисону Джону предъявлено обвинение, – сказала она. – Это все есть в новостях. Одна девушка заявила, что он напал на нее, а затем пригрозил убить ее и ее мать, если она когда-нибудь скажет хоть слово полиции. Все закончилось, Сафайр, – добавила она, и я услышала, как ее лицо освещает такая искренняя, такая хорошая улыбка, что я боюсь в ней утонуть. – Все закончилось. Можешь возвращаться домой.
58
Аарон сидит в машине напротив квартиры Алисии. Сначала я не вижу его, когда, прикрывая от солнца глаза, выхожу из подъезда на улицу. Но он видит меня и открывает дверцу машины. Он быстро идет по дорожке, чтобы встретить меня на полпути, и едва не сбивает с ног, потому что бросается ко мне, обнимает за плечи, зарывается лицом в мои волосы.
Я тоже обняла его и держу крепко-крепко-крепко; и я чувствую его любовь ко мне, чувствую, что он любит меня, знаю, что он меня любит. Аарон плачет, и я понимаю, что тоже плачу.
– Прости, – говорю я, чувствуя, что мои слезы намочили ткань его куртки. – За все. За бессонные ночи. За ложь. За то, что причинила тебе боль. Мне так стыдно.
– Ничего страшного, – говорит он. – Ничего страшного.
– Я не хотела… – начинаю я, не зная даже, что хочу сказать.
– Это не имеет значения, – говорит он. – Абсолютно никакого значения. Теперь все позади. Позади.
Мы отстраняемся, и Аарон смотрит на меня, пристально смотрит мне в глаза.
– Я это знал, – говорит он, – я всегда знал, что ты в безопасности. Я это чувствовал. – Он касается груди кулаком. – Я чувствовал это здесь. Связь. С тобой. С твоей душой. Мы – семья, – говорит он. – Что бы ни случилось. Навсегда. Да?
Я рукавами вытираю с лица слезы, смотрю на дядю, на этого поистине золотого человека, улыбаюсь и говорю:
– Ужасно хочу увидеть своего котенка.
– С тех пор как ты ушла, он вырос. Теперь он почти кот.
– Он скучал по мне?
– Конечно, он скучал по тебе! Мы оба скучали по тебе!
Мы забираемся в его отстойную машину, и я пристегиваю ремень безопасности.
– Могу я объяснить, Аарон? Могу я объяснить, что случилось?
– Всему свое время, – говорит Аарон. – У нас много времени. Все время в этом мире. Но сначала давай просто доставим тебя домой. Хорошо?
– Хорошо, – отвечаю я. – Хорошо.
Сейчас
59
Оуэн покидает полицейское отделение в Хаммерсмите, где он провел последние две недели. Конец марта. Солнечно. Сегодня ему исполняется тридцать четыре. Он поворачивается, чтобы попрощаться с женщиной позади него. Ее зовут Лиз. Она прошла тот же курс, что и он. Курс назывался «Обучение сексуальному поведению и реабилитация сотрудников и руководителей». Лиз – менеджер по персоналу библиотеки Илинга. В этом году она вела дело о сексуальных домогательствах по отношению к двум сотрудницам и сделала все неправильно. После двух недель ролевых игр и дебатов, видео и рассказов от первого лица они знают друг о друге едва ли не все. И, конечно же, все уже знали, кто такой Оуэн, в ту минуту, когда он вошел в дверь в самое первое утро. По комнате прокатилась волна энергии. Почти слышимый вдох. Это был он, тот самый тип, которого арестовали за убийство той девушки. Инцел. Извращенец. Урод. Подонок. Он видел, как все женщины в комнате слегка вздрогнули.
Не имело значения, что обвинения с него сняты. Не имело значения, что девушку нашли и вернули в семью. Ее улыбающееся лицо на первых страницах газет по какой-то причине не вытеснило с первых страниц газет его гримасу. Его фотография, его имя все еще несут в себе отрицательный заряд. Потребуются недели, месяцы, а возможно, и годы, чтобы Оуэн, наконец, забыл об этом времени, когда в глазах людей он был одним из самых мерзких подонков в стране.
