– Прекрати, Оуэн, это чепуха. Ты мне нравишься. Ты мне очень нравишься.
– Пап, расскажи мне, что произошло между тобой и мамой. Почему вы расстались? Это из-за меня?
– Что? Нет! Боже упаси. Ты здесь ни при чем. Мы просто… мы не подходили друг другу. Вот и все. Ее было… недостаточно. С одной стороны. И слишком много – с другой. Она хотела еще одного ребенка. Но этого не случилось. И она ушла в себя. Очень глубоко ушла в себя.
– Знаешь, – медленно начинает Оуэн, – я однажды кое-что видел. Когда мне было лет одиннадцать. Я увидел маму в гостиной в соблазнительном нижнем белье. Горели свечи. Она затянула тебя в комнату. А потом…
Отец Оуэна вздыхает.
– Да, – признается он. – Я сказал ей. Я сказал ей, что ты можешь неожиданно войти. Я сказал ей, что это глупо.
– Ты назвал ее шлюхой. И после этого вы расстались. Она была шлюхой? Моя мама? Ты поэтому ушел от нас? – Оуэн знает ответ, разумеется, знает, но ему нужно услышать его из отцовских уст.
– Твоя мать? О боже, нет, конечно, нет!
– Тогда почему ты назвал ее шлюхой?
– О боже, Оуэн. Я даже не помню, чтобы я такое говорил.
– Ты сказал: веди себя как шлюха, и я буду относиться к тебе как к шлюхе.
Чувствуя, как подергивается мускул на его щеке, Оуэн ждет, как на это отреагирует отец.
– Я так сказал?
– Да. Ты так сказал.
– Что ж. Для нас это было не самое лучшее время. Ну, ты понимаешь. Мы отдалялись друг от друга. Она знала, что я встречался с другой женщиной. Она была… полагаю, она была в отчаянии. Пыталась как-то удержать меня. А в отчаявшейся женщине есть что-то ужасное, Оуэн. Абсолютно ужасное.
Они оба на мгновение умолкают.
– Знаешь, я любил твою маму, Оуэн, – внезапно говорит отец. – Я очень ее любил. И тебя.
– Меня?
– Да. Оставив тебя, я погиб.
– Правда?
– А ты как думал. Ты был моим мальчиком. На пороге лучшей поры своей жизни. На пороге цветения. Но на меня давили обстоятельства. Джина не становилась моложе. Ей хотелось немедленно создать семью. Она тянула меня, да-да, сильно тянула, прочь от вас обоих. И теперь я понимаю, что тебе было нелегко.
– Значит, ты ушел не потому, что мама была шлюхой? Ты ушел, потому что Джина хотела, чтобы ты принадлежал только ей?
Отец кивает.
– По сути, да.
Оуэн пару секунд молчит, обдумывая услышанное.
– И ты дал мне уйти, когда мне было восемнадцать, потому что Джина хотела, чтобы это была только ваша с ней семья?
– Опять же, были и другие факторы. Но в целом да. С ее стороны было некое… давление.
Наступает еще одна пауза. Затем Оуэн говорит:
– Папа. Что ты думаешь о женщинах? Они тебе нравятся?
– Нравятся?
– Да.
– Конечно, они мне нравятся! Боже мой. Да. Женщины замечательны. И мне повезло, что две из них позволили мне разделить с ними мою жизнь. Я это к тому, посмотри на меня… – Он показывает на себя. – Согласись, я ведь не улов дня?
Рядом с дверью раздается шорох, Оуэн поворачивается и видит Джину. На ней черная атласная блузка с принтом темных цветов и узкие синие джинсы. Ее волосы выкрашены в цвет красного дерева и собраны в хвост. Ей уже под шестьдесят, но она все еще выглядит моложаво.
– Ой, – говорит она. – Мне показалось, что я слышу голоса. Рики, – она смотрит на отца Оуэна, – что происходит?
– Они выпустили его, Джина. Этим утром. Сняли все обвинения. Он свободный человек.
– Понятно. – Она явно не знает, что сказать. – Значит, все хорошо?
– Конечно, хорошо! Просто замечательно!
– А все остальное? – спрашивает она, все еще стоя в дверях. – Девочки в колледже? Наркотики для изнасилования на свидании?..
– Джина…
– Нет, Рики. Это важно. Извини, Оуэн, но это так. Послушай. Я не очень хорошо тебя знаю, и мне очень жаль. Как ты знаешь, у меня – у нас – за эти годы было много проблем с Джексоном. Но нет дыма без огня, Оуэн. И даже если с тебя сняли обвинения в исчезновении той девушки, вокруг тебя по-прежнему очень много дыма. Слишком много.
Оуэн чувствует в груди жар, знакомый прилив гнева. Но он подавляет его, глубоко дышит. Оуэн поворачивается и смотрит на Джину так, как редко смотрел на женщину, ясными глазами и с открытым сердцем.
– Вы правы, Джина, – говорит он. – Я отлично понимаю, о чем вы говорите. Я долгие годы был далеко не лучшей версией себя, и я беру свою долю вины за все, что со мной произошло. Но то, через что я только что прошел, изменило меня. Я больше не хочу быть тем человеком. Я буду работать над собой.
Он видит брешь в обороне Джины. Едва заметный кивок подбородка.
– Что ж, это хорошо, – говорит она. – И наверно, ты мог бы для начала извиниться перед этими девушками. Теми, кого ты невольно обидел на дискотеке в колледже.
– Да, – говорит Оуэн. – Да. Я хочу во всем разобраться. Во всем. Я клянусь.
Джина кивает и говорит:
– Молодец. – Затем она на мгновение задумывается. – Но если ту девушку похитил не ты, то кто же тогда?
Оуэн моргает. Он даже не спросил. Он был настолько ошарашен неожиданной последовательностью событий, что просто ушел и ни разу не задался вопросом.
56
– Мой отец получил валентинку, – объясняет Джош инспектору Керри. – Моя сестра открыла ее, но мама выхватила ее и сказала, что это личное и сестра не должна была ее открывать. И моя мама и сестра даже повздорили. Сестра сказала маме, что ей должно быть интересно, кто присылает валентинки моему отцу. А потом мама спрятала валентинку в ящик. Когда она не видела, я прокрался и прочитал, что там написано. Валентинка была от нее. От той женщины. Алисии.
– И что там было написано? – уточняет инспектор Генри.
– Ну, как обычно. Мол, она нуждается в нем и не может без него жить.
– То есть ты подумал, что он собирается бросить ради нее твою мать?
Джош пожимает плечами.
– Думаю, да. И я… Я так разозлился на отца, когда увидел эту открытку. Мне было противно, что его делишки с той женщиной каким-то образом проникли в мой дом. В итоге я вызвал его на разговор.
– Когда это было?
– Тем вечером. В День святого Валентина. Отец вышел на пробежку, а я побежал за ним и остановил его на углу. У меня в руке была открытка. Я сказал: пап, что ты, черт возьми, делаешь? Если ты это сделаешь, ты убьешь маму. Ты ее убьешь! Но потом папа рассказал мне, что в тот день он пригласил Алисию на обед, чтобы сказать ей, что он не собирается оставлять маму ради нее. Что их роман закончился. И мы с папой обнялись, и я плакал, а он сказал, что ему очень стыдно, просто ужасно стыдно. Я спросил, что нам делать с этой открыткой. Я сказал: «Мы не можем выбросить ее, потому что мама знает, что она в доме. И, если открытка исчезнет, мама заподозрит неладное. Она догадается». И папа сказал: «Оставь это мне. Я разберусь. Оставь это мне». А потом они с мамой пошли ужинать, а я и Джорджия были дома, и около одиннадцати часов раздался звонок в дверь, я подумал, что это мама и папа, забыли свои ключи, но это были не они, это была она. Алисия. И она была страшно пьяна. Она плакала и повторяла: «Впусти меня, впусти меня. Я хочу его увидеть. Впусти меня!» А я сказал: «Его здесь нет. Он гуляет с мамой». Я сказал ей, чтобы она отвалила. Чтобы оставила нас в покое.
