– О господи. – Мальчишка схватился за сердце. – Что за херня?
– Джош? – сказала я.
– Да. Черт. Откуда ты знаешь мое имя? – сказал он.
Я все еще была сонная, и мысли путались в моей голове.
– Я знаю твоего папашу, – сказала я.
Внезапно озябнув, я натянула свой спальный мешок выше.
– Откуда ты знаешь моего отца?
– Я проходила у него терапию.
– Ого, – сказал Джош. – В самом деле?
– Ага, – сказала я. – Более трех лет.
– Тогда почему ты здесь спишь? – спросил Джош.
– Это долгая история, – ответила я.
– Ты бездомная?
– Нет. У меня есть дом.
– Так почему?.. Это как-то связано с моим отцом?
С чего бы начать? Я понятия не имела.
– Ага, – все-таки начала я. – Типа того. Или, по крайней мере, это началось с твоего отца. А теперь тут дело во множестве других вещей. Мне просто нравится быть на свежем воздухе. В помещении мне не хватает воздуха.
– У тебя клаустрофобия?
– Да. Может быть. Но только ночью.
– Ты спишь здесь каждую ночь?
– Да, теперь каждую.
– Так это была ты, – сказал Джош, – здесь, в канун Нового года?
– Ага, – ответила я. – Я была тут. Я пряталась. Вон там, в углу.
Я не знала, с чего это вдруг я стала такой открытой для его вопросов. В нем было что-то чистое, незапятнанное. Я посмотрела на него и подумала, что он меня поймет.
– Так ты слышала наш разговор?
– Слышала. Ты и твой друг собирались заявить о себе. Или что-то в этом роде.
– Ха. Да. Верно. Я думаю, мы понапрасну тратили время.
– Я подумала, вдруг вы задумали стрельбу в школе.
– Э-э-э, – кисло сказал Джош, – нет.
– Ладно. Итак, о чем вы говорили?
– О том, как мы собирались это изменить. В смысле, перестать быть невидимыми. Сделать нас «заметными».
– К черту это, – сказала я. – Серьезно. К черту все. Лучше пусть тебя не видят. Оставайся за кадром. Так будет гораздо лучше.
Мы на мгновение умолкли, затем Джош обошел экскаватор и сел рядом со мной.
– Значит, мой отец? От него был толк? В смысле, он был хорошим терапевтом?
Я пожала плечами.
– Да, в некотором смысле. Но в других – нет. Нет, мне нравились наши сеансы, и он действительно излечил меня от членовредительства. Но он кое-что оставил. Внутри меня. Оно все еще там.
– Что-то? Например?
– Это как рак. Он избавил меня от симптомов, но оставил опухоль.
– Вот дерьмо, – сказал Джош и внезапно добавил: – Я ненавижу своего отца.
Услышав это заявление, я прямо-таки оторопела.
– Правда? Почему?
– Потому что у него гребаный роман.
– Ого. Откуда ты это знаешь?
– Потому что я его видел. Он даже не прячется. А моя мама слишком мягкая, чтобы видеть, что происходит прямо у нее перед носом. В прошлом году они чуть не расстались, и, я думаю, тоже из-за его романа.
– Что значит, ты его видел?
– Значит то, что я его видел. С той девушкой. Как он прикасался к ее волосам и все такое прочее. И даже не пытался это скрыть. И это как… Моя мама – лучший человек на свете. Она такая милая, любящая и добрая, она готова на все ради кого угодно. Он же ведет себя так, будто может делать все, что ему придет в голову, а потом возвращается домой, и она готовит ему вкусную еду, и слушает, как он стонет о том, какая напряженная у него работа. Мне интересно, как может человек, чья работа состоит в том, чтобы заботиться о людях, укреплять их разум, лелеять и лечить, как он может делать то, что он делает с другим человеком каждый божий день его жизни. Меня тошнит от этого.
Мне так многое хотелось сказать. Но я просто зажала руки между колен, чтобы согреть их, и промолчала.
– И это одна из тех вещей, которые я хочу изменить в этом году. Как я уже говорил в канун Нового года. Мистера Обаяшки больше нет.
– И что теперь?
Он опустил голову.
– Не знаю, – ответил он.
– Ее зовут Алисия Мазерс, – сказала я.
Он моментально вскинул голову.
– Что?
– Женщина, с которой у твоего отца роман. Ее зовут Алисия Мазерс. Я знаю, где она живет.
Он моргнул.
– Откуда? – растерянно заморгал он.
– Я тоже следила за ним. Я их видела. Он познакомился с ней на работе. Она психолог, как и он. Они начали встречаться летом. Незадолго до Рождества они провели ночь в отеле. Она живет в Уиллесден-Грин. Ей двадцать девять. У нее два диплома и докторская степень. Она довольно умная.
Он примерно секунду молчал. Затем посмотрел на меня такими же, как у Роана, глазами и сказал:
– Кто ты? Ты настоящая?
Я рассмеялась.
– Ты хорошенькая, – сказал Джош.
– Спасибо, – сказала я.
– Неужели ты мне снишься? Я ничего не понимаю. Я ничего из этого не понимаю.
– Мы встречались раньше.
– Что? Когда? – удивился он.
– В прошлом году. Ты прошел пару уроков для начинающих в школе боевых искусств. Я разговаривала с тобой в раздевалке. Разве ты не помнишь?
– Да. Помню, – сказал он. – Точно. Вспомнил. У тебя тогда были розовые волосы. Верно?
– Да. Это была я.
– Ты знала, кто я такой? Даже тогда?
– Да. Да, я знала.
– Так вот почему ты заговорила со мной?
– Ага.
– Я тогда растерялся. Ты была такая красивая.
– Да, ты можешь больше не говорить об этом.
– Извини.
Я улыбнулась. Я не возражала. В этом мальчике было что-то легкое, располагающее.
– Ничего страшного, – сказала я. – Я просто шучу. Почему ты перестал туда ходить? В додзё?
– Я не переставал, – сказал он. – Я все еще хожу. Просто изменил время занятий. Теперь я хожу по пятницам.
– И есть успехи?
– Ага, – сказал он. – Зеленый пояс. Ну, ты знаешь, для начала неплохо.
– Помнишь, ты сказал мне, что хочешь защитить себя? Так вот, значит, почему ты брал уроки? Ты сказал мне, что тебя ограбили?
Он кивнул.
– Что случилось?
Он сунул руку в карман, вытащил небольшой кисет и, продолжая разговаривать, скатал на бедре «косячок».
