На рассвете я возвращалась домой и собиралась в школу. Аарон понятия не имел, а если и знал, то ни разу ничего не сказал. Возможно, он думал, что у меня появился парень. Он обращался со мной как со стеклянной вазой, как будто ничего не мог мне сказать. Это срабатывало в мою пользу.
Затем, в середине января, случилось ЭТО. Тот самый момент, который, как я знала, рано или поздно наступит. Момент, который с десяти лет всегда присутствовал на краю моего поля зрения. Потому что в любой части города, даже в той, что расположена по соседству с главной транспортной развязкой, где шесть полос движения громыхают утром, днем и ночью, среди двухэтажных автобусов, высотных зданий, рекламных щитов и банков, всегда на маленьких улочках существует маленький мирок, где пути людей пересекаются, сходятся, расходятся и снова пересекаются. Где вы узнаете людей по школе, в которую они ходили, по магазинам, где их матери делают покупки, по маршрутам, которыми они ходят в одно и то же место в одно и то же время, и вы знаете, что даже в такой части города, как моя, в какой-то момент вы увидите человека, который засунул в вас пальцы, когда вам было десять лет. Непременно увидите.
И вот он, в холодной пелене раннего рассвета, как только я свернула с улицы, где стоит дом Роана, на Финчли-роуд. Вот он, весь в черном, с поднятым капюшоном, как и я, в куртке «Пуффа», как и я, с сумкой через плечо, как и я. Вокруг не было ни души. Натриевый свет фонаря между нами сверкал в капельках утреннего тумана. Сначала я занервничала, потому что мужчина, потому что темно и вокруг больше никого. Но потом я узнала черты его лица, тяжелый лоб, небольшую вмятину на носу, как будто кто-то вдавил ее большим пальцем.
Харрисон Джон.
Тот самый, что раздавил девочку с розовым абажуром. Он посмотрел на меня. Я посмотрела на него. Я видела, что он узнал меня. Он улыбнулся и сказал:
– Сафайр Мэддокс.
Я не ответила. Я быстро прошла мимо него, зашагала прямо на яркие фары машин, что ехали ранним утром по Финчли-роуд.
– Сафайр Мэддокс! – крикнул он мне вслед. – Не собираешься даже поздороваться?
Я хотела повернуться и пойти обратно на холм, шагнуть к нему, дохнуть ему в лицо, сказать: «Ты – гнусный, мерзкий кусок дерьма, надеюсь, ты умрешь».
Но я этого не сделала. Я зашагала дальше. Вперед и вперед. Мое сердце стучало как бешеное. У меня в животе все переворачивалось.
Я вернулась домой и стала рыться в кухонных ящиках, пока не нашла скрепку. Я раскрутила ее, сделала небольшой крючок и скатала вниз носки. Я коснулась кончиком крючка своей кожи. Я водила им взад и вперед, пока, наконец, не появилась красная бусинка, затем еще и еще, пока я не почувствовала нечто более сильное, чем сила Харрисона Джона.
41
Февральские каникулы закончились. В квартире стоит тишина. Не та тишина, какая бывает по утрам, когда дети еще спят, напряженная тишина закрытых дверей, которые вот-вот распахнутся, и ее взорвут звуки завтрака и шум включенного душа, а истинная, чистая тишина пустого дома. Куртки сняты с вешалки, сумки взяты со стульев, пустые кровати, мокрые коврики в ванной, дети в школе, Роан на работе, весь день впереди, нет ничего, кроме нее.
По идее, Кейт должна работать, но ее внимание рассеяно.
Накануне произошло еще одно нападение сексуального характера. О нем передавали в новостях. Полиция даже приняла меры и выпустила для женщин рекомендации по безопасности в этом районе. На этот раз жертвой стала женщина средних лет, которая в сумерках возвращалась домой после ужина в обществе друзей на Вест-Энд-лейн. Неизвестный затащил ее за здание агентства недвижимости недалеко от главной дороги, где она «подверглась серьезному сексуальному насилию». Нападавший, согласно описанию полиции, был белый, худощавый, в возрасте от двадцати до сорока лет, бо́льшая часть его лица была закрыта трикотажной черной маской, которую мотоциклисты носят под шлемом. Во время нападения преступник не проронил ни единого слова и бросил женщину, которой потом потребовалась медицинская помощь.
Сумерки.
Это слово в новостной статье бросилось Кейт в глаза. Очень точное слово для такой скоротечной части дня. Кейт сразу же вспомнились вчерашние сумерки, когда она бродила по строительному участку с зажженным фонариком в поисках пропавшего сына. Ее пропавшего сына, который вернулся через несколько мгновений, голодный, с рассказом о том, как смотрел фильм с участием Дуэйна Джонсона.
Сумерки.
Она идет к спальне сына. Ее рука сжимает дверную ручку. Кейт толкает дверь. Шторы задернуты, кровать застелена, пижама сложена на подушке. Кейт раздвигает шторы и впускает слабый утренний свет. Затем включает электричество. Вы бы ни за что не подумали, что в этой комнате кто-то живет. У Джоша нет вещей. В то время, как у Джорджии на прикроватной тумбочке всегда стоят три чашки, наполовину наполненные несвежей водой, а рядом – пригоршня украшений, пара книг, многочисленные зарядные устройства с запутанными шнурами, носок, скомканный бумажный носовой платок, гигиеническая помада с отсутствующей крышкой и горстка монет. На прикроватной тумбочке Джоша ничего нет. Лишь модель каботажного судна.
Сумерки…
Кейт опускается на колени и заглядывает под кровать. Вот его ноутбук, подключен к розетке, все провода аккуратно спрятаны. Кейт вытаскивает его и ставит к себе на колени. Она не садится на кровать, потому что боится, что не сможет заправить покрывало так же аккуратно, как он его оставил, и сын поймет, что она была здесь.
Кейт открывает ноутбук и включает. Она уже знает: пароль, которым он пользовался, когда был младше и ей было разрешено его знать (donkey321), вряд ли будет его нынешним паролем, и ей придется найти другой способ получить доступ в его компьютер. Но в прошлом году, когда она подумала, что у Роана роман, она неплохо научилась взламывать коды. Ей даже удалось получить доступ к его рабочему логину. Она ждет, пока экран проснется, а затем набирает donkey321. Она ждет сообщения об ошибке, но вместо этого экран компьютера оживает, и она входит в систему.
Кейт пару секунд растерянно моргает, не веря своим глазам, и с облегчением выдыхает. Будь на компьютере Джоша что-то такое, что он хотел бы скрыть от других, он бы наверняка сменил старый пароль на новый, который мама не знает.
Она щелкает по его окнам. Задания по математике, iTunes, эссе по повести «Скотный двор» и браузер с десятью открытыми вкладками, почти все – школьные задания. Последняя вкладка показывает фильмы, которые сейчас идут в кинотеатре на Финчли-роуд.
Кейт чувствует, как ее сердечные струны слегка расслабляются.
Ага, думает она, ага. Как он и сказал. Ушел в кино.
Она прокручивает тайминги. «Сражение с семьей». Три двадцать пополудни. Сеанс закончился после наступления сумерек.
Затем она нажимает на его историю выходов в Сеть. (Год назад или около того она однажды сделала то же самое на ноутбуке Джорджии и пришла в ужас от эклектичного диапазона порнографии, которую смотрела ее четырнадцатилетняя дочь.)
