Вечер Дня святого Валентина
23:59
Я пригибаюсь и натягиваю капюшон толстовки на голову, скрывая лицо. Девушка с рыжими волосами, идущая впереди меня, ускоряет шаг. Она знает, что ее преследуют. Чтобы не отстать, я тоже иду быстрее. Я всего лишь хочу поговорить с ней, но по тому, как она торопится уйти, понимаю, что она напугана. Услышав позади чьи-то осторожные шаги, я замедляю шаг. Затем поворачиваюсь и вижу идущую за нами фигуру.
Мне не нужно видеть его лицо, чтобы узнать, кто это.
Это он.
Сердце начинает стучать по ребрам, перекачивая кровь по телу с такой силой и быстротой, что я чувствую, как начинает пульсировать порез на ноге. Я отступаю в тень и жду, когда этот тип пройдет. Он сворачивает за угол, и я вижу, как меняется язык его тела, когда он видит идущую впереди женщину. Я узнаю его фигуру, угловатые очертания его тела и точно знаю, что он собирается делать. Я выхожу из своего укрытия. Я направляюсь к мужчине, иду навстречу опасности. Мои действия вполне сознательные, но моя судьба остается неизвестной.
До этого
1
Сафайр
Меня зовут Сафайр Мэддокс. Мне семнадцать лет. Со стороны отца я валлийка. Со стороны мамы во мне есть тринидадская и малайская кровь, и капелька французской. Иногда люди пытаются угадать, кто мои предки, но всегда ошибаются. Если кто-то спрашивает, я просто отвечаю, что я полукровка, и больше вопросов не возникает. Зачем вообще кому-то знать, кто с кем спал. В конце концов, это мое личное дело, верно?
Я учусь в предпоследнем классе школы в Чок-Фарм, где изучаю математику, физику и биологию, потому что я по жизни технарь. Вообще-то я не знаю, чем хочу заниматься, когда закончу школу. Все считают, что я поступлю в университет, но иногда мне кажется, что я просто хочу работать, может, в зоопарке, может, в парикмахерской.
Я живу в квартире с двумя спальнями на восьмом этаже высотки на Альфред-роуд, прямо напротив школы, в которую я не хожу, потому что ее еще не построили, когда я пошла в среднюю школу.
Моя бабушка умерла незадолго до моего рождения, а мама умерла вскоре после того, как я появилась на свет. Мой отец не хочет обо мне знать, а дедушка умер несколько месяцев назад. Так что я живу со своим дядей.
Он всего на десять лет старше меня, и его зовут Аарон. Он заботится обо мне, как отец. С девяти до пяти он работает в букмекерской конторе, а по выходным занимается садоводством. Наверное, он лучший человек в мире. У меня есть еще один дядя, Ли, который живет в Эссексе с женой и двумя крошечными дочками. Так что в семье наконец-то появились девочки, но для меня это уже довольно поздно.
Я выросла с двумя мужчинами, и в результате у меня не очень хорошо получается находить общий язык с девушками. Или, точнее, с мальчишками мне легче. Ребенком я тусовалась с ними, и меня называли сорванцом, хотя я им никогда не была. А потом я начала меняться и стала «хорошенькой» (я не думаю, что я хорошенькая, просто все, кого я встречаю, так говорят). Мальчишки больше не хотели тусоваться со мной в качестве друзей, стали как-то странно вести себя со мной, и я поняла, что мне лучше завести подружек. И я их завела, но мы не очень близки, и вряд ли по окончании школы я когда-нибудь увижу кого-то из них снова. Но пока мы дружим, просто чтобы чем-то заняться. Мы все знаем друг друга очень-очень давно. Это легко.
Вот такая я в общих чертах. Я бы не сказала о себе, что я счастливый человек. Я не слишком часто смеюсь и не люблю обниматься, как другие девушки. У меня скучные хобби: я люблю читать и готовить. И не особо люблю куда-то ходить. Я люблю выпить капельку рома с дядей в пятницу вечером, пока мы смотрим телевизор, но я не курю «травку» и не принимаю наркотики. Удивительно, как много скучных вещей могут сойти тебе с рук, если ты красивая. Никто этого не замечает. Когда ты красивая, все просто думают, что у тебя классная жизнь. Люди порой бывают жутко близоруки. Люди вообще тупые.
У меня темное прошлое, и меня часто одолевают мрачные мысли. Я делаю жутковатые вещи, и иногда мне за себя страшно. Я просыпаюсь посреди ночи на смятых простынях. Перед сном я заправляю простыню под матрас, натягиваю ее так сильно, так туго, что от нее легко отскакивает монета. На следующее утро все четыре угла простыни вылезают из-под матраса. Я и моя простыня переплетаемся в объятьях. Я не помню, что случилось. Я не помню своих снов. Я не чувствую себя отдохнувшей.
Когда мне было десять лет, со мной случилось кое-что очень-очень плохое. Давайте не будем вдаваться в подробности. Но да, я была маленькой девочкой, и это был большой плохой момент, который не должна испытывать ни одна маленькая девочка, и то, что случилось, изменило меня. Я начала наносить себе повреждения, на лодыжках, под носками, чтобы никто не увидел порезов. Я знала, что такое самоистязание – в наши дни это знают все, – но я не знала, почему я это делаю. Я просто знала: это не дает мне зацикливаться на других вещах в моей жизни.
Затем, когда мне было лет двенадцать, мой дядя Аарон увидел порезы и шрамы, сложил два и два и отвел меня к терапевту, который направил меня в Детский центр Портмана для лечения. Меня отправили к человеку по имени Роан Форс.
2
Кейт
– Мам, можешь поговорить со мной?
Дочь, судя по голосу, запыхалась и напугана.
– Что? – спрашивает Кейт. – Что случилось?
– Я иду домой от метро. И я чувствую…
– Что?
– Это вроде тот самый парень… – Голос дочери понижается до шепота. – Он идет за мной по пятам.
– Просто продолжай говорить, Джорджи, просто продолжай говорить.
– Я и продолжаю, – огрызается Джорджия. – А ты слушай.
Кейт пропускает мимо ушей подростковую грубость и спрашивает:
– Где ты сейчас?
– Иду по Танли-Террас.
– Хорошо, – говорит Кейт. – Хорошо. Значит, ты уже почти здесь.
Она отодвигает занавеску и смотрит на улицу, в темноту январской ночи, ожидая, когда появится знакомый силуэт.
– Я тебя не вижу, – говорит она, начиная слегка паниковать.
– Я здесь, – отвечает Джорджия. – Я тебя вижу.
Когда она произносит эти слова, Кейт тоже замечает ее. Пульс начинает замедляться. Кейт отпускает занавеску и идет к входной двери. Обхватив себя руками и съежившись от холода, она ждет Джорджию. На противоположной стороне улицы на дорожку, что ведет к большому дому напротив, сворачивает и исчезает из виду чья-то фигура. Какой-то мужчина.
– Это он? – спрашивает она Джорджию. Дочь поворачивается. Ее руки сжаты в кулаки на манжетах мешковатого пуховика.
– Да, – говорит она. – Это был он.
