К тому времени как Дебра созвала их, волосы у всех торчали встрепанными клочьями, как у диких кошек, попавших в бурю. Она покачала головой.
– Могу или насыпать вам на головы побольше земли, или отрезать вам волосы. Выбор за вами.
Тем вечером возле костра детям состригли волосы неровными лесенками, причем Агнес – почти под корень.
Дебра цокала языком.
– Чуть ли не наголо. – Она посыпала землей липкие места и похлопывала по ним, пока не приводила их в порядок. – О чем ты только думала?
Агнес все трогала липнущие участки головы, нащупывала оставшиеся мягкие волосы – короткие или чуть подлиннее, приставшие к коже головы. Отрезанные волосы она собрала и с помощью сока скатала в отличный длинный хвост.
– Хочешь сохранить его для мамы? – спросила Дебра.
Агнес хлестнула себя хвостом по ладони и поморщилась от неожиданной боли.
– Не получится, – ответила она.
– Это еще почему?
– Она умерла. – Агнес хлестнула еще раз, вскочила, с воплем обернула хвост вокруг головы, и остальные дети принялись собирать свои волосы, повторяя за ней. Но волосы у нее были длиннее, чем у всех, хвост получился самый шикарный, и всем осталось только скакать вокруг нее, подражая ее движениям. Она была старше всех. Ее новая стрижка выглядела самой крутой. Она знала, что теперь главная. И она прыгала, и гнулась, и смотрела, как детям не удается перевоплотиться в нее, такую неповторимую. Но потом, повернувшись в прыжке, она заметила, как взрослые переглянулись с выражением, которое она расценила как недовольство, и сразу остановилась, зная, что дети тоже остановятся. Она швырнула свой хвост в костер и широкими шагами удалилась к постели. Дети сделали то же самое. Их волосы горели вместе с можжевеловым соком, и вонь стояла такая, что остальные тоже ушли спать.
* * *
Предгорья сменились более коварным ландшафтом. Острыми ломкими камнями, которые вели себя скорее как затвердевшая в причудливых формах земля. Они крошились под ногами или в руках, когда по ним взбирались повыше. Затем началась холмистая местность, расположенные выше предгорий луга, где они становились на несколько дней, чтобы осмотреться и сообразить, куда именно они направляются.
Во время дневных вылазок из лагеря за дичью и прочей провизией они обнаружили, что животные здесь другие. Белки – рыжие, а не серые и не бурые. У оленей имелись пушистые черные хвосты, которые стояли торчком, возвышаясь на два фута, когда олени удирали. Их бархатистые рога были толстыми и тоже черными. А сами олени – меньше размером по сравнению с оленями низин. И волки тоже оказались крупнее, а медведь, которого видела Агнес, был бурым, а не черным. И еще кондоры с размахом крыльев длиной с трех человек: они заслоняли солнце, пролетая над головой. От этой новизны все вокруг казалось опасным.
И все же они нашли оставшиеся на земле колеи, уводившие в горы. Как будто давным-давно люди на колесах ездили здесь так долго и так часто, что следы их воздействия не удалось устранить и вернуть природе прежний вид, не срыв целиком весь горный склон. Словно Общине указали путь вперед, прошептав его на ухо.
Колеи нашла Агнес. Еще в начале пути по предгорьям, когда Община держалась берега ручья, но Агнес двинулась напрямик, и все слепо последовали за ней. И вскоре заметили, что ступают по свежей борозде.
– Ты их разглядела, Агнес? – спросил Карл, пытаясь понять, что это – удача или мастерство.
Агнес помотала головой.
– Вон там будет больше оленей – видишь деревья? – а олени нам нужны, вот я и повела нас сюда.
– Но эти линии в земле – ты шла по ним нарочно или нет?
Агнес не поняла.
– А почему по ним нельзя? Так легче идти.
Поначалу от такого поворота некоторые занервничали. Он выглядел рискованно. Хуан предложил вернуться к ручью. Они всегда держались у ручьев, если было возле чего держаться.
Но другие встали на сторону Агнес. Карл заявил:
– У нас же тут начинающий следопыт.
Разбив лагерь, они послали отряд пройти вдоль ручья и вернуться на следующий день. Ручей брал начало выше в горах, в льдисто-голубом пруду. Со снеговым питанием. А может, и с родниковым. Утесы окружали его подковой. Явных проходов среди утесов не нашлось. Отряд вернулся с вестями о тупике.
Агнес застенчиво улыбалась, пока ее хлопали по плечам. Вэл погладила ее по голове, на которой неровными пятнами пробивалась поросль новых волос.
– Наш бесстрашный лидер, – сказала Вэл.
Агнес знала, что все сочувствуют ей. Осиротевшей так, как осиротела она. Но Агнес всегда обращала внимание на здешние мелочи. На живность. И заметила, что любая мать продолжает быть матерью ровно до тех пор, пока не захочет стать кем-то другим. Ни одна мать из тех, за кем она наблюдала здесь, не оставалась матерью навсегда. Агнес была к этому готова, сама того не сознавая. И то, что она ни разу не заплакала, означало ее готовность. Она уже не медвежонок, не детеныш, а подросток в поисках собственного места в мире. Так что когда Вэл назвала ее бесстрашным лидером, Агнес ей поверила. Вэл видела в ней ту, кем она стала теперь. Равную.
Той ночью у костра Агнес придвинулась ближе ко взрослым, пока они обсуждали разборку лагеря и планы на утро. Дети зевали и давили пальцами ног можжевеловые ягоды. Смеялись и поглядывали на Агнес, проверяя, следит ли она за их выходками. Но она не спускала глаз со взрослых и вострила уши, следя за их разговором, чтобы точно знать, чего от нее будут ждать утром. Ведь она их бесстрашный лидер. Она нашла тропу в горы. И должна позаботиться о том, чтобы эта тропа вывела их на другую сторону.
* * *
Следуя колеям, люди обогнули белые пики, вздымающиеся высоко над ними. Каждый раз, когда они приближались к новому порогу, где путь становился немыслимо крутым и неровным, колеи направляли их к более пологому месту, обходя подъемы все выше и выше. Вели вдоль рек и ручьев. Избегали отвесных скал. Кое-где карабкаться все же приходилось. Как всегда. И все же они гадали: неужели Смотрителям известно об этих колеях. И они сами хотели, чтобы Община шла по ним. Или же Общине просто повезло на них наткнуться. Они лавировали между гигантских деревьев, верхушек которых не видели. Цвет и текстура коры менялись. Гладкая белая с глазами сучков, оранжевая чешуйчатая, потом темная, почти черная, как угли погасшего костра. Иногда брести приходилось по слежавшемуся снегу, их ступни в мокасинах пробивали ледяную корку на нем, проваливаясь сквозь вмятины в неглубокий рыхлый слой. Несколько дней они тащились по тающей снежной равнине, которой давний пожар придал зловещий вид. Все, что осталось от почерневших стволов, лишенных веток и острых, как клинки, торчало из снега, тянулось к бесцветному небу. За снежными равнинами колеи повели их к перевалу, откуда они спустились в леса тонких желтых сосен на ногах, почерневших от низового пожара, который так и не разгорелся в полную силу. Через этот расчищенный лес они успели пройти, пока длилось горное лето. Потом деревья сгустились, и вскоре лес стал глухим, мрачным и сырым. Настолько мрачным и сырым, что грубые шерстинки на их шкурах покрывались росой. Идти по этому лесу приходилось медленно. Земля бугрилась от толстых корней, укрытых ковром мхов. Все зябли. Общиной овладело сумрачное уныние.
