С бароном больше никто не желал общаться, его перестали приглашать на приёмы и званые ужины, куда раньше почитали за великую честь заполучить. Он стал парией в маленьком мире аристократов-эмигрантов, ему даже руки больше при встрече никто не подавал. Конечно, оказаться замазанным в истории с террористом номер один всей Эрды, как именовали теперь спасителя принца Максимилиана передовицы всех газет. После такого можно ставить крест на карьере — и либо сразу в петлю, либо убраться подальше с глаз долой и тихо доживать свой век в какой-нибудь глуши.
Фон Кюнсберг выбрал второе. Небольшое поместье вдалеке от лишних глаз, на богатой окраине урба Рейс — столицы Розалии. Он приобрёл его на часть полученных во время действий на востоке денег, понимая, что, возможно, придётся покинуть страну и даже жить у бывших врагов. Именно фон Кюнсберг после переворота улаживал дипломатические сложности и организовывал переезд дальних родственников покойного императора и большей части двора в Розалию. И эту страну он выбрал когда-то именно из-за поместья в хорошем районе Рейса, купленного фактически за бесценок. Барон содержал его, зная, что поместье всегда может понадобиться. И вот теперь жил здесь затворником, уповая на то, что в скором времени всё уляжется, о нём вспомнят и снова пригласят ко двору.
Жил бы себе, наслаждаясь покоем богатого столичного района, где ещё сохранились зелёные парки и частные сады, если бы не страх. Фон Кюнсберг знал, что за ним придут. Если не от таинственного эльфа, решившего-таки избавиться от него, то того самого террориста номер один.
Отпустив слугу, барон вошёл в спальню, не включая света. Огни ночного урба достаточно освещали её, чтобы обходиться без электричества. Фон Кюнсберг, конечно, не был скрягой и не экономил на нём, вот только старые глаза его уже давно болели от слишком резкого света электрических ламп. Он предпочитал им свечи, но сейчас звать слуг, чтобы зажгли их, а после погасили, когда он уляжется в постель, барон не хотел. Слишком много в его жизни было суеты, чтобы разменивать минуты покоя на такие мелочи.
Он шагнул к кровати и лишь тогда почувствовал неладное. В поместье, полном слуг и охранников, настоящих профессионалов, стоящих каждой потраченной на них кроны, барон должен быть спокоен. И всё же он боялся — и страх заставил его замереть в шаге от кровати.
Он почти сорвал моё эффектное появление.
Я щёлкнул зажигалкой — огонёк осветил моё лицо — и закурил сигару. Теперь у фон Кюнсберга — того самого пожилого дипломата, чей вицмундир украшали ордена «Сокровищница» и «Процветание» — не осталось ни малейшего сомнения в том, кто пришёл в гости.
— Адам, включи свет, — велел я Оцелотти.
Тот щёлкнул выключателем, и спальню барона, размером не уступавшую немаленькой казарме, залил яркий свет электрических ламп. Кюнсберг прикрыл глаза и замер передо мной.
Я развалился в мягком кресле в паре шагов от большой кровати, пуская в потолок кольца сигарного дыма. Оцелотти же ненавязчиво подпирал спиной дверной косяк, давая хозяину поместья понять, что на помощь звать не стоит. За пределами спальни остальные мои бойцы были готовы поддержать нас по первому знаку.
— Да как вы смеете… — просипел барон.
— Садитесь уже, — сказал ему я, — садитесь. Разговор нам предстоит долгий и не самый приятный. Да и не привык я как-то, чтобы передо мной стояли титулованные особы.
— Вы… — Слов, похоже, у фон Кюнсберга для меня не осталось.
Я стряхнул пепел в красивую пепельницу и указал барону на кресло напротив.
— Садитесь же, барон, мне не очень нравится глядеть на вас снизу вверх. Или мне усадить вас?
Наконец он понял меня и расположился в кресле, как можно плотнее запахнув полы домашнего халата.
— Если вы хотите сократить нашу беседу до необходимого минимума, — заявил я, — то просто ответьте мне на несколько вопросов. Я не стану вас призывать быть честным со мной, очень надеюсь, что вы и так понимаете необходимость откровенности.
— Раз вам нужно только поговорить, — обрёл уверенность в себе или же начал делать хорошую мину при плохой игре Кюнсберг, — могли бы выбрать менее театральный способ.
— Просто прийти и постучать в ворота поместья? Вы бы приняли у себя террориста номер один? Не вызвали бы все спецслужбы Розалии сразу? Я и так достаточно сильно рискую, самому совать голову в петлю желания нет.
— Давайте на самом деле сократим наше общение. Я и без того по вашей вине оказался на обочине политики и не знаю, как скоро закончится моё изгнание.
Вот теперь мне захотелось самым вульгарным образом дать ему по морде. Приложить так сильно, чтобы пару зубов выбить, оставив по себе хорошую память. Выходит, это я виноват в том, что он сидит в поместье и дрожит от страха. Ловко он всё вывернул — настоящий дипломат. Но со мной такие трюки не работают.
— Вы организовали мою встречу с тем, благодаря кому я стал террористом номер один, — резко сменил я тон, давая выход своей ненависти к этому человеку. — Отвечайте, кто он такой? Кто этот грёбаный эльф, который может вас выставить из комнаты едва ли не жестом?
Я намеренно давил на него, расшатывал нервы старому аристократу, стараясь задеть его за живое. Вряд ли он испытывает тёплые чувства к тому эльфу, а значит, мне осталось преодолеть лишь один, но самый важный барьер — осторожность.
— Его доверенные лица вышли на меня за несколько месяцев до праздника в честь спасения принца Максимилиана. Мне представили безупречные документы из Шиона — он аристократ в энном поколении. Корни его семьи уходят в такую невероятную глубь веков. Я не стал интересоваться, для чего ему нужно нанимать вас — мне вполне хватило и документов.
— А также щедрых комиссионных, — усмехнулся я.
— В наших кругах о деньгах думать не принято, — отмахнулся фон Кюнсберг.
— Я понимаю, что вы рассчитывали на выгоду иного рода, — кивнул я. — Вот только не лгите мне, что не навели о нём справки ни до, ни особенно после инцидента близ урба Марний.
— Я расскажу вам всё, — согласился барон, — но, уверен, что это будет куда меньше, нежели вы рассчитывали, вломившись ко мне в поместье. Я не так стар, чтобы не бояться смерти, а вы видели этого эльфа и понимаете, что об иных личностях лучше знать как можно меньше.
— Вы весьма рассудительный человек, барон. — Я глотнул сигарного дыма и выпустил его струёй в потолок, хотя очень хотел пустить облако в лицо фон Кюнсбергу. Но до таких пошлостей опускаться не стоит. — Я вас внимательно слушаю.
Детектив 3
Не думал, что снова увижу этого человека. В своём кабинете лысый старичок с торчащими из-за ушей волосами смотрелся солиднее, чем в полузаброшенном саду. Однако внешность его никак не соответствовала занимаемой должности. Глядя на него, никогда не подумаешь, что перед тобой глава надзорной коллегии целого урба. Но стоило только заглянуть ему в глаза, и сразу всё становилось на свои места. Взгляд у магистрата Монгрена был холодно-профессиональный — он на всех смотрел одинаково равнодушно. Что на своего подчинённого, что на меня, что на какого-нибудь преступника или же на высокое начальство.
