– Ничего интереснее со мной в жизни не случалось! – кричит Майла через плечо.
– Как тебе она?
Майла вскакивает на ступеньку и поправляет свою мини-юбку.
– Честно? Вы как женушки. У вас как будто три ребенка и собака. Если бы она смотрела на меня так, как смотрит на тебя, моя внутриматочная спираль вылетела бы, как хлопушка.
– Господи боже, – говорит Огаст. И невольно: – А как она на меня смотрит?
– Как будто ты ее печенюшный ангел. Как будто ты какаешь солнечным светом. Как будто ты изобрела любовь как понятие.
Огаст таращится на нее, пытаясь это воспринять, а потом поворачивается на пятках и направляется к выходу.
– Нет, это неправда.
– Как будто она хочет съесть тебя живьем, – добавляет Майла на бегу, догоняя ее.
– Тебе не обязательно врать, чтобы меня подбодрить, – говорит Огаст.
– Я не вру! Она… вот черт.
Майла резко останавливается – так, что подошва ее ботинок скрипит на влажной плитке пола – перед вывеской на стене станции. Огаст возвращается, чтобы ее прочитать.
«СЛУЖБА МЕТРО ИНФОРМИРУЕТ» – написано на вывеске.
Ниже изображен желтый пузырь «Кью». Пассажиры проходят мимо, как будто это просто очередное неудобство, но Огаст застывает, таращится и чувствует, как все ее поездки на «Кью» проносятся перед глазами, словно кинопленка, пока не щелкает выключатель и они все не темнеют.
– Они закрывают ветку на ремонт в конце лета, – читает Майла.
– Закрывают? – В датах написано: «1 сентября – 31 октября». – Два месяца? Я не смогу с ней видеться два месяца?
Майла поворачивается к ней с распахнутыми глазами.
– Ты же говорила… если она не будет тебя видеть…
– Да, – говорит Огаст. – Когда я перестала ездить на «Кью», у нее опять все стало размытым. Ты… ты думаешь, она?
Огаст представляет, как Джейн остается застрявшей на месяцы, одинокая, растерянная, статичная и забывающая, или еще хуже – возвращающаяся назад во времени из этого момента так же, как она попала в него, снова потерянная, ушедшая дальше, чем могло бы раскрыть расследование Огаст. Они понятия не имеют, насколько твердо она держится здесь и сейчас.
Огаст только ее нашла. Еще слишком рано ее терять.
В «Билли» Люси явно не рада видеть Огаст, учитывая то, что она неделями притворялась, что у нее мононуклеоз. Но она сует ей два меню и два комплекта столовых приборов и без слов сажает их у бара.
Уинфилд приносит тарелку картошки фри, и, как только он уходит, Огаст наклоняется и спрашивает:
– Что нам, черт возьми, теперь делать?
– Так, – говорит Майла. – У меня есть теория.
Огаст открывает рот и закрывает его, когда Уинфилд приносит кетчуп. Как только он уходит, она спрашивает:
– Какая?
Майла наклоняется.
– Ты что-нибудь знаешь о перемещениях во времени?
Огаст моргает.
– Нет.
– Ладно, – говорит Майла. Она берет кетчуп и выдавливает его на картошку. Огаст корчит рожу, и Майла отмахивается. – Это прием в научной фантастике, когда кто-то теряется во времени. Например, «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура». Книга Марка Твена. Чувак ударяется головой и оказывается в Камелоте. Возможно, что-то произошло с ней в поезде и выбросило ее из времени.
Огаст хмурится.
– То есть она переместилась во времени?
– Как бы да, – задумчиво говорит Майла. – Но ты же нашла доказательства, что она была в 80-х и 90-х, так? – Огаст кивает. – Поэтому это не просто «оттуда сюда». Возможно, она… колеблется во времени. Возможно, она застряла в метро, потому что какое-то большое событие, какая-то большая аномалия привязала ее к нему. Она как бы заперта где-то между.
– Между чем?
– Смертью и жизнью, может быть, – говорит она. – Реальностью и нереальностью.
– То есть поезд как… чистилище? – Очень по-католически.
– Да, но… нет. Так, ладно. Ты и я – мы настоящие. Мы прикреплены к реальности, к этой временной линии. Линейной. Мы начали в точке А, и мы двигаемся через точки Б, В, Г и так далее. Потому что ничто не вмешивалось в нашу реальность. Не было никакого события, которое могло нарушить нашу временную линию. Поэтому наши точки А, Б, В, Г соответствуют порядку точек в линейном времени. Но, скажем, случилось какое-то событие, как… как, например, в «Остаться в живых», когда они взрывают водородную бомбу и их выбрасывает вперед во времени. Что-то такое большое, из-за чего возникла трещина, через которую мог проскользнуть человек, и это выбило ее из временной линии реальности. Ее точка Б могла быть нашей точкой Г, ее точка Д могла быть нашей точкой В. Для нее это не линейно. В один момент она может быть в 1980-м, в следующий – в 2005-м, а потом – в 1996-м, потому что она открепилась.
Огаст зарывается руками в волосы, пытаясь уложить это в голове.
– Ладно, то есть как… как музыка на радио, – делает попытку она. – Радиоволны начинаются в одном месте, и их ловит какой-то приемник. Она передача, а ее приемники…
– Все в разных моментах во времени, да, – говорит Майла. – То есть, если так на это посмотреть, она музыка, а мы приемник, который ее ловит.
– И все другие люди, которые видели ее и общались с ней в поезде за все эти годы, были…
– Как антенны на машинах, ловящие радиостанцию в поездке по городу. Она… она всегда транслируется с одной и той же вышки.
Огаст кажется, что сейчас ее мозг вытечет через нос.
– «Кью». Она транслируется с ветки.
– Да. То есть… чем бы это ни было, оно должно было произойти, когда она была в поезде, – медленно говорит Майла. Картошка фри размокает. – Мы просто должны выяснить, что именно.
– Как нам это сделать?
– Понятия не имею.
Огаст выпрямляется, поправляя очки на носу. Она сможет. Ее мозг запрограммирован на решение проблем.
– Такое большое событие, что оно выбросило человека из времени, – об этом должны быть записи, да?
Майла смотрит на нее.
– Подруга, я не знаю. Это все гипотезы. – Похоже, она видит промелькнувшее на лице Огаст разочарование, потому что берет кусок картошки и указывает им на нее. Он жалко загибается вниз, капая кетчупом на стол. – Слушай, ты, возможно, права. Но событие могло быть локальным. Люди могли совсем его не заметить.
Огаст вздыхает. Ставит локти на стол. Старается не испачкаться кетчупом.
– А что с ее воспоминаниями? Почему они исчезли?
– Как я уже сказала, я не знаю. Возможно, это из-за того, что она ни к чему не привязана. Она не до конца реальная, поэтому и воспоминания у нее такие же. Важно то, что они не исчезли безвозвратно.
