– Даже того, кто придумал «Специальный Су»?
– Я в то время, можно сказать, был алкоголиком, – говорит Джерри. – Мне повезло, что я вообще помню, что кладется в этот сэндвич.
– Ты уверен?
Джерри поднимает кустистую бровь.
– Ты же знаешь, что люди в Нью-Йорке не лезут не в свое дело, да?
Он тащится обратно на кухню, и Огаст хмурится ему вслед.
Как он мог забыть Джейн?
Она ловит Люси на выходе, спрашивая, когда Билли сам в последний раз посещал ресторан, предполагая, что она могла бы спросить у него, – но нет. Он практически на пенсии, живет теперь в Джерси со своей семьей и почти никогда не заходит, только подписывает чеки. Он назначил ответственными Люси и Уинфилда и, похоже, не будет рад звонкам от работников-новичков, недавно переехавших в город.
Поэтому она уходит. Она прогуливает пары. Она говорит на работе, что заболела. Она слушает по телефону, как Люси сердится, как будто знает, что Огаст притворяется. Ей плевать.
Вместо этого она засовывает ноги в джинсы и кеды, а сердце – глубоко-глубоко в грудь, где оно не сможет вытворить ничего глупого, и идет на станцию.
Каждое утро Джейн там. Обычно сиденья холодного чисто-синего цвета, а лампы ярко светят, но время от времени попадается старый поезд, выгоревшие оранжевые сиденья с надписью «НА ХРЕН РЕЙГАНА» выцветшим маркером. Иногда только несколько сонных пассажиров, а иногда выгон кишит финансистами, кричащими в свои телефоны, и музыкантами, поющими в утренний час пик.
Но Джейн всегда там. Поэтому Огаст тоже.
– Я все равно не понимаю, – говорит Уэс, когда Огаст наконец-то удается собрать всех в одной комнате. Он только что вернулся домой из тату-салона с бейглом в руке. Нико изнеможенно наливает себе кофе, а Майла чистит зубы над кухонной раковиной. В ванной, видимо, опять шалят трубы.
– Она застряла в поезде, – объясняет Огаст уже, похоже, в пятисотый раз. – Она затерялась во времени с 70-х, не может сойти с «Кью» и не помнит ничего, что было до того, как она попала в него.
– А ты… – говорит Уэс, – полностью исключила тот вариант, что она притворяется?
– Она не врет, – бормочет Нико. Он явно раздражен тем, что ему приходится открывать третий глаз до восьми утра. Он и обычные два еле открыл. – Я ее видел. Я все понял. Она не врет и не сошла с ума.
– Без обид, но ты сказал то же самое про парня, который въехал в квартиру внизу, а он украл всю мою траву, стал избегать меня и переехал на Лонг-Бич, чтобы всегда быть обдолбанным. Меньше вранья и безумия и больше коматоза в Калифорнии.
Майла сплевывает в раковину.
– «Коматоз в Калифорнии» – мой любимый альбом Ланы Дель Рей.
– Он прав, – встревает Огаст. – Я ей верю. Не бывает такого, чтобы ее не было в поезде, когда я в него вхожу, даже если это другой поезд, приезжающий минутой позже. Я не знаю, как она может такое проделывать, если живет по законам реальности.
– И что ты будешь делать? «Пятьдесят первых свиданий»? Девушка без воспоминаний?
– Во-первых, – говорит Огаст, беря сумку и свитер, – этот фильм был про краткосрочную потерю памяти, а не долгосрочную – она помнит, кто я такая. Во-вторых, она не моя девушка.
– Ты же красишь губы ради нее красной помадой, – замечает Майла.
– Я… это мой стиль. – Огаст натягивает свитер через голову, чтобы никто не увидел, какого цвета ее лицо, и говорит через него. – Даже если бы она хотела, чтобы я стала ее девушкой, я все равно так не могу. Мы даже не знаем, кто она такая. Выяснить это намного важнее.
– Как альтруистично с твоей стороны, – говорит Уэс, разворачивая бейгл. – Я… вот черт, они ошиблись с моим заказом. Да как они посмели!
– Это же преступление, – говорит Майла.
– Я хожу туда каждое утро и заказываю одно и то же, а они все равно не могут правильно выполнить мой заказ. Какое неуважение. Мы живем в обществе.
– Удачи с этим, – говорит Огаст, вешая сумку на плечо. – Пойду лечить призрака от амнезии.
– Она не призрак, – говорит Нико, но Огаст уже за дверью. Уэс все-таки подал ей идею. Она не знает, как помочь Джейн, но первое правило – начинать с того, что ты знаешь. Она знает, что Джейн из Нью-Йорка. Поэтому с этого и надо начать – с кофе и бейгла.
– Я не помню, – говорит она, когда Огаст спрашивает. – У меня много с чем так. Я помню, что приехала сюда. Я знаю, что до этого что-то было. Но я не помню, что именно было и как я себя чувствовала, пока что-то не вызывает искру. Например, когда я увидела ту даму, которая напомнила мне про мою соседку с пирогами.
– Все в порядке, – говорит Огаст и протягивает ей кофе с одним кусочком сахара и простой бейгл со сливочным сыром. – Ты жила в Нью-Йорке как минимум пару лет. Ты не могла не покупать себе кофе с бейглом. Мы воспользуемся методом исключения.
Джейн откусывает один раз и морщит нос.
– Сомневаюсь, что это оно.
Следующие четыре дня Огаст приносит ей разные кофе и бейглы. Черный и отруби с лососем. Капучино с корицей и поджаренный пармезан с чесноком. Только на пятый день (шоколадная крошка и арахисовая паста) она открывает бумажный пакет, нюхает и говорит:
– О боже. Шоколад.
– Господи, – говорит Огаст, когда Джейн проглатывает половину за раз, как удав. – Каждый ньюйоркец в радиусе пятидесяти километров только что почувствовал раздражение, но сам не понял почему.
– Да. Парень в закусочной всегда смотрел на меня с отвращением.
– Раз уж на то пошло, почему бы не съесть пончик?
– Не так сытно, – отвечает она с полным ртом. А потом хватает Огаст за руку и говорит: – Стой. Пять кусочков сахара! – И вот так они узнают, что Джейн – неисправимая сладкоежка. Она берет кофе с двойными сливками и пятью кусочками сахара, как какая-то маньячка. Огаст начинает приносить ей шоколадный бейгл с арахисовой пастой и кофе, полный сахара и сливок, каждое утро.
Она ездит по ветке вверх, вниз и обратно вверх. Во вторник днем – через Ист-Ривер и по Манхэттенскому мосту, мимо всех достопримечательностей, которые она в детстве клеила на углы конвертов в виде почтовых марок. В субботу утром – в «Кони-Айленд» к арочным стропилам станции, в окружении маленьких детей с мягкими шляпами и полосками солнцезащитного крема и безропотных родителей с пляжными сумками.
– Кто ходит на пляж в марте? – ворчит Огаст, пока они ждут, когда поезд выедет обратно с «Кони-Айленда», конечной остановки ветки. Поезд нигде не стоит так долго. Джейн любит утверждать, что можно услышать океан, если хорошенько прислушаться.
– Да ладно тебе, пикники на берегу в честь конца зимы? – говорит Джейн, размахивая бейглом в воздухе. – Мне кажется, что это чертовски романтично.
