– Прости, плохая привычка. Я выросла на детективах, поэтому я, ну… замечаю детали. – Она складывает ладони на коленях. – Знаю, это жутко.
– Я считаю, что это круто, – говорит Джейн. Огаст поворачивается, чтобы посмотреть на выражение ее лица, но Джейн смотрит на пару. – Я представляла их советскими шпионами под прикрытием.
Огаст закусывает внутреннюю сторону щеки.
– О. Да, я это вижу.
– Ладно, Нэнси Дрю. Как насчет вон того парня? В красной куртке.
И Огаст, которая была вполне убеждена, что это ее самая непривлекательная черта, откидывается на спинку и выдает все Джейн.
– Выше своих друзей, больше растительности на лице. Пришлось остаться на второй год, но из-за этого все решили, что он круче, потому что старше: обрати внимание, как они на него смотрят, он центр притяжения группы.
– Интересно. Мне кажется, он Человек-паук.
– Да?
– Да, он для этого создан.
Огаст фыркает.
– Он и правда выглядит аэродинамично.
Джейн смеется, и ее смех сразу взлетает на вершину списка самых любимых звуков Огаст во вселенной. Она спрячет его в ракушку, как морская ведьма. Все в порядке.
– Ладно, – говорит Огаст. – Беременная дама. Какая у нее история?
– Не беременная. Она тайком везет большой пакет с пирогами.
– Смелое предположение.
– Ага. Она напоминает мне даму-полячку в моем доме, которая делает худшие пироги на свете. – Огаст смеется, и Джейн морщится, как будто снова чувствует их вкус. – Серьезно! О боже, они ужасные! Но она такая милая, так что я все равно их ем.
– Что ж, а мне кажется, что она портниха.
– Как ты это вообще поняла?
– Из ее сумочки торчат увеличительные стекла, – отмечает Огаст. – Она слишком молодая, чтобы их использовать, если только она не работает с мелкими деталями. И смотри, подошва ее правой туфли больше изношена, чем левая. Педаль швейной машины.
– Офигеть, – говорит Джейн, звуча искренне впечатленной. – Ладно. Портниха и контрабандистка пирогов.
– Каждая женщина – целая вселенная.
Она напевает себе под нос, позволяя комфортному молчанию повиснуть между ними, а потом поворачивается к Огаст и говорит:
– А я?
Огаст моргает.
– Что – ты?
– Ну же, какие у тебя предположения? Если по поводу них у тебя что-то есть, то должно быть и по поводу меня.
Конечно же, у Огаст заведено на нее психологическое досье. Огаст потратила несколько недель, отмечая галочками список зацепок про Джейн, пытаясь анализировать пуговицы на ее куртке и пятна на ее рюкзаке, чтобы понять, как бы она поцеловала Огаст, если бы они оказались наедине. Но Джейн знать эту часть не обязательно.
– Хм, – говорит Огаст. – Ты… ты ездишь куда-то четко по графику… каждое утро, каждый полдень, но ты не студентка, потому что не выходишь со мной на станции колледжа. Каждый день почти одна и та же одежда, то есть ты точно знаешь, кто ты и чего хочешь, и ты не работаешь в офисе. Раньше работала в общепите. И похоже, все, кого ты встречаешь, тебя обожают, так что… хм, так что. Ты работаешь в смену от завтрака до обеда в ресторане на этой ветке, и у тебя это хорошо получается. Ты получаешь неплохие чаевые, потому что нравишься людям. И ты наверняка делаешь это только для того, чтобы скопить денег для какого-то проекта мечты, которым ты на самом деле хочешь заниматься.
Джейн смотрит на Огаст так, как будто тоже ее анализирует. Огаст не знает, хорошо это или плохо. Она просто знает, что скулы Джейн прекрасно выглядят с такого ракурса.
– Хм. Хорошая догадка.
Огаст поднимает брови.
– Близко?
– Ты ошиблась с работой.
– Чем ты тогда занимаешься?
Она облизывает губы, качая головой.
– Не-а. Так неинтересно. Ты должна угадать.
– Это несправедливо! Ты специально ведешь себя загадочно.
– Я загадочная с рождения, Огаст.
Огаст закатывает глаза.
– Иди на хрен.
– Это правда! – Она хмыкает, тыча локтем Огаст в бок. – Придется приложить чуть больше усилий, чтобы разбить это яйцо, детка.
«Детка». Джейн просто так легко это произносит – она наверняка всех называет «детка», – но это все равно словно сладкий чай.
– Хорошо, – говорит Огаст. – Дай мне больше зацепок.
Джейн задумывается и говорит:
– Хорошо, как насчет этого? – Она отодвигается на одно сиденье, расстегивает свой рюкзак и вытряхивает его содержимое на место между ними.
На ее шарфе, кассетном плеере и оранжевых наушниках оказывается десяток кассет, книга с оторванной обложкой и еще одна книга с потрепанным твердым переплетом. Две упаковки жвачки, одна почти пустая, незнакомой для Огаст марки. Несколько пластырей, швейцарский армейский нож, открытка с надписью «Привет из Калифорнии», баночка с тигровым бальзамом, связка ключей, зажигалка, тюбик с гигиенической помадой, которую Огаст с детства не видела, три блокнота, пять карандашей, точилка. Телефон, наверно, у нее в куртке, потому что в этой куче его нет.
– Это, можно сказать, все, что я нашла, – говорит Джейн, когда Огаст начинает перебирать кассеты. – Их не так легко встретить, поэтому я беру почти все, на что натыкаюсь. Иногда, если у меня получается уболтать того, у кого их много, мне везет и я нахожу то, что хочу.
Кассеты из разных периодов: первые издания из 70-х, пестрая смесь из 80-х и 90-х. Тут Дайана Росс, Майкл Болтон, The Jackson 5, Sex Pistols. Каждая из кассет любима, защищена от царапин и трещин. Похоже, она обращается с ними как с самыми ценными вещами, которые у нее есть. Поскольку большинство из них, скорее всего, уже не производятся, Огаст это кажется правдой.
– Почему кассеты?
Джейн пожимает плечами.
– Это как винил, но переносной.
Огаст берет квадратный плеер, вертит его в руках.
– Я целую вечность такие не видела. Где ты вообще его достала?
Джейн осторожно проматывает ленту кассеты кончиком пальца, ей требуется секунда, чтобы ответить.
– Не помню. Между нами говоря, я даже не представляю, как эта штука работает.
– Я тоже, – говорит Огаст. – На вид она очень древняя.
– Вот эта, – говорит Джейн, вытаскивая с низа стопки кассету, – моя любимая.
На ее футляре размытая синяя фотография и надпись зелено-лаймовыми буквами Raising Hell
[7].
– Run-D.M.C. Знаешь их?
