Мы направились к камину в северном конце комнаты и, пусть огонь и не горел, сели в кресла, лицом друг к другу.
— После того как мы поговорили прошлой ночью, я обошел все кельи, — сообщил мне брат Костяшки. — Не имел на это права. Чувствовал себя соглядатаем. Но, похоже, поступил правильно.
— Вы приняли ответственное решение.
— Именно. Даже в прошлом, когда я работал на Мартинелли и не слышал голоса Бога, я иногда принимал такие решения. Скажем, если босс посылал меня к какому-то парню, чтобы я переломал ему ноги, а парень внимал голосу здравого смысла после того, как я ломал одну, вторую я оставлял целехонькой. Такие вот дела.
— Сэр, из чистого любопытства… Когда вы начали подготовку к тому, чтобы стать монахом аббатства Святого Варфоломея, сколько длилась ваша первая исповедь?
— Отец Рейнхарт говорит, два часа и десять минут, но мне показалось — полтора месяца.
— Готов спорить, что показалось.
— Так или иначе, некоторые братья оставляют двери приоткрытыми, другие нет, но ни одна не запирается. Ручным фонариком я от двери освещал каждую кровать. Пустой не нашел.
— Кто-нибудь проснулся?
— Брат Джеремия страдает бессонницей. Брата Джона Энтони мучила изжога после вчерашнего обеда.
— Не следовало ему так налегать на соус «чили».
— Я сказал им, что унюхал запах дыма, вот и решил проверить, не горит ли чего.
— Вы солгали, сэр, — в шутку поддел я его.
— Не ложь усадит меня в один котел с Аль Капоне, а один шаг по скользкому склону, где я находился раньше.
И он истово перекрестился рукой, от одного вида которой по спине бежал холодок.
Братья вставали в пять утра, умывались, одевались и в 5. 40 выстраивались в главном внутреннем дворе, чтобы вместе войти в церковь на Matins и Lauds. To есть в два часа ночи все они спали, а не читали и не играли в «Гейм бой».
— Вы заходили к послушникам, проверяли их?
— Нет. Ты сказал, что брат, который лежал лицом вниз, был в черном, ты чуть не споткнулся об него.
В некоторых других монашеских орденах послушники носят такие же рясы (или очень похожие), как и монахи, но в аббатстве Святого Варфоломея рясы у послушников были серые — не черные.
— Я решил, что парень, который лежал во дворе без сознания, пришел в себя, поднялся и вернулся в кровать… или это был аббат.
— Вы проверили и аббата?
— Сынок, я не мог заглянуть в его личные апартаменты, чтобы узнать, не горит ли там чего. Он в три раза умнее меня. А кроме того, ты сказал, что парень во дворе был тяжелый, так? Ты сказал, тяжелый. А аббата Бернара нужно привязывать даже при легком ветерке.
— Фред Астер.
Брат Костяшки поморщился. Почесал перебитый нос.
— Лучше бы ты не говорил мне насчет «Чая вдвоем». Теперь, когда утром аббат обращается к нам, я только и жду, что он вот-вот начнет приплясывать.
— Когда они узнали, что брата Тимоти нет?
— Я не увидел его во дворе перед Matins. К Lauds он все еще не показался. Вот я и выскользнул из церкви, чтобы проверить его комнату. Под одеялом лежали подушки.
— Подушки?
— Прошлой ночью, в луче карманного фонарика, подушки вполне сошли за брата Тимоти.
— Зачем он это сделал? Отбоя у нас нет. Проверки, все ли на местах, тоже.
— Может, Тим этого и не делал. Кто-то другой положил подушки под одеяло, чтобы выиграть время, не дать нам понять, что Тима нет.
— Время для чего?
— Не знаю. Но если бы прошлой ночью я увидел, что его нет, то понял, что именно его ты нашел во дворе, и разбудил бы аббата.
— Он был тяжелый, все так.
— «Кит-кэтовский» живот. Если бы об исчезновении брата стало известно во время моей ночной проверки, копы приехали бы сюда гораздо раньше, до того, как навалило столько снега.
— Теперь найти его сложнее, — кивнул я. — Он… мертв, не так ли?
Брат Костяшки уставился в камин, где не горел огонь.
— По моему профессиональному мнению, да.
Я слишком часто видел смерть. Убежал от нее в этот монастырь, но, разумеется, убегая от нее, прибежал в ее объятья.
От жизни уйти можно, от смерти — никогда.
Глава 11
Барашек зари превратился в утреннего льва, когда внезапный порыв ветра тряхнул окна гостиной, щедро бросив в них снегом. Снегопад превратился в буран.
— Мне нравился брат Тимоти, — вздохнул я.
— Милый был парень, — согласился Костяшки. — Так очаровательно краснел.
Тут меня осенило.
— Кто-то положил подушки под одеяло на кровати брата Тимоти не только для того, чтобы его не начали искать ночью, пока землю не завалило снегом. Убийца выигрывал время и для того, чтобы завершить приготовления к тому, ради чего он сюда и пришел.
— Кто он? — спросил Костяшки.
— Я говорил вам, сэр, я — не ясновидящий.
— Я не про ясновидение. Подумал, что у тебя есть какие-то зацепки.
— Я и не Шерлок Холмс. Лучше мне поговорить с полицией.
— Может, тебе стоит подумать, а правильное ли это решение.
— Но я должен рассказать им, что случилось.
— Ты собираешься рассказать им о бодэчах?
В Пико-Мундо Уайатт Портер, начальник полиции, относился ко мне как отец. Он узнал о моем даре, когда мне исполнилось пятнадцать.
Не вдохновляла меня эта идея, сидеть перед шерифом округа и рассказывать ему, что я вижу мертвых, а также демонов, похожих на волков и постоянно видоизменяющихся.
— Чиф Портер может позвонить местному шерифу и поручиться за меня.
На лице брата Костяшки читалось сомнение.
— И сколько на это потребуется времени?
— Не так уж и много, если я быстро свяжусь с Уайаттом.
— Я не про то время, которое потребуется чифу Портеру, чтобы сказать местным копам, что ты — не мошенник. Меня интересует, как скоро местные копы в это поверят.
Я понимал, о чем он. Даже Уайатта Портера, интеллигентного человека, умницу, который знал мою бабушку так же хорошо, как и меня, пришлось убеждать, когда я пришел к нему с информацией, позволившей успешно завершить зашедшее в тупик расследование убийства.
— Сынок, никто, кроме тебя, бодэчей не видит. Если детей или нас всех кто-то или что-то может убить, только у тебя есть шанс определить, что, где и когда должно случиться, только ты можешь это предотвратить.
На паркетном полу лежал псевдоперсидский ковер. У меня под ногами расположился вытканный дракон.
