И, предвосхищая вопросы об их отношениях с Эль Драко: Никель восторгается его талантом, любит его и готов искупить вину любым способом. Ему нет оправдания и прощения, но если Эль Драко когда-нибудь вернется… нет, без если. Когда Эль Драко вернется, Никель сделает все возможное и невозможное для него. Как сейчас для его поисков. Никель не собирается навязывать ему ни свое общество, ни помощь, он считает, что человек имеет право пережить стресс так, как считает нужным. Просто он хочет, чтобы Эль Драко был жив и в безопасности. О его счастье и спокойствии говорить сейчас было бы издевательством и лицемерием, но… потом, когда скандал утихнет…
По всем каналам, в сотне стран, показали слезы Зимнего лорда. Человека без сердца и совести. Это видели пять миллиардов людей, но не дракон. Ведь дракону нет дела до людей. По крайней мере, дракон убеждал в этом себя и сам себе поверил. Почти.
Все дело в «почти», правда же? Ему самую малость не хватило для того, чтобы уснуть на век-другой, пока человек в нем не умрет от старости. Но зато он придумал отличный план, как не слышать больше запаха хозяина, не рваться к нему, не мечтать убить его. Ничего больше не чувствовать, кроме здорового охотничьего азарта и бесконечной свободы в бесконечном небе.
— Он придумал, как убить Никеля, не убивая самому?
— Нет, что ты. Дракон не хитрит, он даже себе врать умеет плохо. Умел бы хорошо, ничего бы такого не случилось. Никакой зависимости, ни от Никеля, ни от дурацкого общественного мнения и собственного прошлого. Вообще он решил, что надо просто доверить уничтожение дракона людям. Раз на него охотятся все, кому не лень, надо дать себя поймать. А там уже спецслужбы сами уничтожат дракона, чтобы не достался конкурентам.
Он полетел искать самую надежную ловушку, из тех, которые еще не успел сжечь на хер. И нашел. Что-то вроде капкана с приманкой из свежего мяса, начиненного тонной наркоты. Он сожрал все, давясь и проклиная собственные инстинкты, и с чувством глубокого облегчения уснул прямо в ловушке. Достаточно крепко, чтобы не проснуться и не разнести все на хер, когда над ним сомкнулась бронированная крыша, а ловушка стала опускаться под землю. Он не прогадал — устроило этот высокобюджетный и супертехнологичный капкан АНБ. Ну а что, налогоплательщики боятся дракона — вот его и поймали, теперь исследуют во благо нации.
— Придурок. Пафосный мальчишка, — еле слышно обругал его Бонни и позвал: — Обними меня?
Подтянув на нас одеяло, я обняла Бонни, снова вытерла его мокрые щеки и продолжила:
— Дракон все рассчитал верно, его запрятали так глубоко, что выбраться сам он бы не смог. Но немного переоценил ученых АНБ и недооценил собственные инстинкты. Пока его просвечивали и брали мазки слюны, ему было плевать. Он спал и видел смешные цветные сны. Он не проснулся, и когда ему прокололи губу, чтобы взять кровь — единственное место, не защищенное непрошибаемой броней. А вот когда ученые попытались взять на анализ чешуйку… ну не дураки ли, будить дракона, вырывая из хвоста чешую? Само собой, хвост дернулся, добровольца-самоубийцу размазало по стене ангара. А дракон проснулся, после наркоты не понимая, где он, почему ему больно и что это за сборище идиотов за перегородками. Вкусных, свеженьких идиотов рядом с голодным драконом.
— Он же не ел людей.
— Пока был самим собой. Но после наркоты человек еще не очнулся, и остался один только дракон. Без хозяина. Без тормозов. Злой. Голодный.
— Он разнес там все и выбрался?
— Нет. Разнес все, до чего дотянулся, но не выбрался. Ангар сделали достаточно надежным, чтобы удержать дракона. Его же не планировали выпускать. Никогда. Исследовать сначала живого, потом мертвого. И как только он взбесился, пустили наркотический газ. Думали, дракон надышится и уснет.
— Просчитались?
— Не то чтобы совсем. Он, правда, успокоился и задремал. Позволил людям что-то там починить, подогнать новое оборудование. Привезти еды, все же живой дракон — гораздо более ценный объект, чем мертвый. Кто-то умный решил приручить дракона, начал что-то ласковое говорить во время кормежки. Но дракон отказался есть мясо, снова нашпигованное наркотой. Никакого сотрудничества, сжег отраву и уснул голодным. А когда к нему запустили робота, чтобы взять еще пробы, и робот наехал на кончик крыла — сломав его, разумеется, — дракон взбесился. Если бы не бюрократия и не идиоты, его бы тут же прикончили. Эвакуировали людей и сбросили на научный центр бомбу мегатонны на две. Но вместо разумных действий начальство АНБ отрапортовало о поимке дракона и потребовало орденов, премий, восторгов и чепчиков в воздух. Как думаешь, как быстро о поимке дракона узнал Никель?
— Сутки максимум.
— Где-то так, ага. Раньше, чем доложили президенту, но позже, чем надо. Все же секретность АНБ блюдет. Так что президент не успел сказать «молодцы, ребята», ему позвонил Никель.
«Здрасьте, мистер президент, это мой дракон. Я его заберу».
Президент его вежливо послал, мол, кто поймал — того и дракон… Короче, Никель его прижал. Выборы на носу, то-се, сам знаешь, он умеет. Но и президент — та еще скользкая тварь. У него сенат и налогоплательщики, он не может вот так просто. Они посоветуются, придумают что-нибудь, и Никель обязательно получит дракона обратно, только не прямо сейчас…
«И не целиком, мистер президент?» — уточнил Никель.
Президент не был трусом, но и безумцем тоже. Он видел спутниковые снимки той воронки, что осталась от наркобарона, и не хотел повторения на свою голову. Так что он отдал распоряжение АНБ отдать дракона Зимнему лорду. Сейчас же. В целости и сохранности!
— Тогда почему дракон был там так долго?
— Потому что бюрократия и корыстные идиоты. Это только в фильмах если президент обещал — то сразу сделал, а если приказал — все тут же упали и отжались. На самом деле и дело затянулось суток на трое. Примерно столько же понадобилось СБ Никеля, чтобы узнать адрес базы, где держат дракона, и сделать прогноз: добыть дракона тихо не выйдет. Только военная операция. Либо под прикрытием русской агрессии — что значит спровоцировать третью мировую. Либо лорд Винтер лично объявит войну США, что в итоге выйдет не многим лучше. Либо — продолжать давить на президента и надеяться, что дракона еще не разобрали на запчасти.
Любой нормальный человек бы отступил, но не Никель. Он решил пойти другим путем. Не прикрываться никем, рискнуть самому. Без бойни. Сам полетел на базу номер Х., потребовал встречи с директором проекта. Его пропустили — директору ж неохота было наживать себе врага. Правда, отказались показать дракона, сказав, что это слишком опасно. Дракон взбесился. В это Никель легко поверил — по всей базе орала сирена, бестолково металась охрана, где-то что-то дымило и грохотало. А от драконьего рыка вообще тряслось.
«Пустите меня к дракону. Под мою ответственность, я распишусь на бумажке для вашей задницы, генерал. Поторопитесь, пока он не разнес тут все к чертям собачьим».
27. Чудес не бывает?
Его назвали сумасшедшим, показали дракона издалека — через последнее из уцелевших бронированных стекол. Зрелище было ужасным. Дракон методично проламывал потолок ангара. Дышал в него огнем, потом бил хвостом, что-то отламывал, топтал, и по новой. Но самым ужасным было, когда дракон почуял Никеля. Он обернулся, метнулся к стеклу, и Никелю показалось, что сейчас дракон просто проломит все на своем пути, а от него не останется и мокрого места. Потому что от дракона несло ненавистью и безумием, ничего общего с тем прекрасным гордым существом, с которым он летел домой из Южной Америки. С тем драконом Никель был одним целым, чувствовал ветер его крыльями, видел его глазами, а тут… Он отшатнулся. Не столько от самого дракона, сколько от того, что сотворил с ним. Сам. По собственной глупости и трусости. Не справился. Оказался слабаком. Сукой. И сейчас первой его мыслью было — как это остановить? Если безумный дракон выберется, он устроит локальный апокалипсис.
