— Черт, это… — судя по хриплому голосу, у Бонни тоже от возбуждения яйца свело. — Я тоже хочу так.
— Как, на публике?
— Да. Поцеловать Кея при всех чертовых снобах и ханжах.
— Только поцеловать?.. — я склонилась над Бонни и заглянула в туманные глаза, коснулась прикушенной губы. — Или что-то еще?
— Что-то еще, — Бонни был напряжен, как струна, и совсем забыл о драконе и его истории. — Знаешь, мне как-то приснилось, что Кей в баре на Пятой, прямо у стойки, поцеловал меня и попросил: возьми в рот…
— И? Ты бы сделал это не во сне?
— Да. Я уже это делал, только не в общем зале.
— Ты хочешь отсосать ему на публике, больной ублюдок, — я снова погладила его пересохшие, горящие губы. — Как это для тебя, расскажи. Что ты чувствуешь?
— До черта всякого разного. Сумасшедший кайф. Улет, — блуждающая по его губам глючная улыбка подтверждала его слова. — Когда все смотрят на нас и не знают, куда девать глаза. Или наоборот, жадно разглядывают, как бесплатную порнушку. А мне все равно, что они думают, лишь бы видели — я… я его, весь, целиком. Мне нравится принадлежать ему. Нарушать чертовы табу для него. Вся эта унизительная непристойность, скандал и шок, безумно сладко. Я бы кончил с ним вместе, глотая его сперму, — Бонни судорожно вздохнул, облизнул губы и потянулся ко мне.
— Сумасшедший, — шепнула я, ловя его за руки и прижимая к постели. — Ты бы в самом деле ему позволил отыметь тебя на публике? Перед камерами?
— Не знаю, — у Бонни стал совсем растерянный вид, — правда, не знаю. Если бы Кей захотел… — Он зажмурился и покачал головой. — Не знаю. Я хочу этого и не хочу. Я не могу не думать о том, что будет после. Когда это видео окажется в сети. Я боюсь… нет, я знаю, что все рухнет, понимаешь? То, что только между нами, оно слишком личное, туда нельзя пускать прессу и фанатов.
— Да, я понимаю, — я нежно поцеловала его в губы. — А теперь представь, что было с Никелем, когда он открыл глаза после поцелуя, и увидел желтые, с вертикальными зрачками глаза Эль Драко. Те самые драконьи глаза, которые снились ему ночами.
— Ему захотелось полетать на драконе?
— Если бы только это! До него дошло, что его сны были не просто снами. Что он прямо сейчас смотрит в глаза летучей твари, способной одним плевком сжечь и его самого, и весь это клуб. Вскипевший адреналин снес ему крышу ко всем чертям. У Никеля случился полный анриал, когда отчаянно хочется и полететь на драконе, и победить дракона, а главное — перестать бояться дракона. Поэтому он поступил как настоящий мужчина, доказывающий себе, что ничего не боится. Намотал на кулак волосы дракона, поцеловал-укусил, а потом велел: отсоси мне.
Пока я говорила, Бонни напрягся и замер, почти не дыша. И через мгновение шепнул:
— Да, мой лорд… — с какой-то нереальной смесью желания, отчаяния, восторга и страха, и лизнул мои пальцы.
— Сладко? — лаская его рот и не отрывая взгляда от его глаз, спросила я.
Бонни лишь что-то невнятно простонал, наверное, это значило «да». А я продолжила сказку:
— Никель отмел его в рот прямо там, посреди клуба, и это снимали на телефоны. Марио не очень понимал, что происходит, ему было слишком хорошо. Он был нужен хозяину, он доставлял хозяину удовольствие, и на все прочее дракону было плевать. Он смотрел на Никеля светящимися желтыми глазами, а Никелю снова мерещился горящий дом, горящие в драконьем пламени люди, и полет над облаками, и черт знает что еще. К тому же он чувствовал, что дракону хорошо, и злился — какого черта дракону хорошо, когда ему самому плохо и страшно? Какого черта дракон свалил и оставил его одного? Злился и возбуждался еще сильнее. У него не упал после первого раза, и это тоже его злило. Какого черта он хочет мужчину, если он нормальный? Ведь хочет же! И он, едва Марио проглотил его сперму, велел ему раздеться. Здесь. Не вставая с колен.
— С-сукин сын, — прошептал Бонни, и я закрыла ему рот ладонью.
— Хозяин. Его нельзя ослушаться. Не просто нельзя, физически невозможно. Даже если затуманенными мозгами и понимаешь, что здесь что-то не то. Раздеваешься и ждешь новых приказаний, ты же дракон. Его дракон.
Бонни согласно прикрыл глаза и тут же распахнул.
— Сначала Никель уложил его животом на стол, спустил штаны и отымел сам. Голого. Перед пьяной публикой, снимающей все на смартфоны и тут же выкладывающей в Сеть. Так, что все видели — Эль Драко хорошо, он целует руки хозяину, ластится к нему, и охотно выполняет приказ: отсосать вон тому парню. А что он не в себе — никого не волновало. Событие же! Сам Эль Драко, суперзвезда, суперкозел, дает себя иметь всем, кто захочет… Дракон задавил на хер человека, загнал куда-то глубоко внутрь, и человек ненавидел себя и Никеля за то, что они оба творят. Ненавидел так, что хотел убить их всех, и себя прежде всего. За то, что ему хорошо, что он опять кончает черт знает под кем только потому, что Никель гладит его по голове и пьяно смеется…
На последних словах Бонни зажмурился, на ресницах блеснули слезы.
— Он никогда бы со мной такого не сделал. Никогда.
— Не с тобой, Бонни. — Я прижалась к нему, и Бонни меня обнял, тоже прижался всем телом. — С Марио. И это был не Кей, а ярл Винтер.
— Они же смеялись, я знаю, они всегда смеются… так нельзя, — он сбивчиво шептал, держась за меня, как за спасительную соломинку.
— Нельзя. Но лорд Винтер сделал это.
Мне было безумно жаль Бонни, вспомнившего все, что творила с ним Сирена, но бросать историю сейчас было нельзя. Завести Бонни в страшный лес и кинуть там одного? Нет, ни за что. Мы выберемся вместе. И когда выберемся — оставим страх и ненависть позади. Оно того стоит.
— Почему?.. Он же не сука!..
— Потому что ему было страшно. Потому что он знал, что Эль Драко — дракон, страшная чешуйчатая тварь, способна сжечь весь Нью-Йорк. Ему надо было почувствовать свою власть, чтобы не бояться дракона. В тот момент Никель ненавидел дракона за свой страх, за жажду полета, за странные мечты и чувства. Зависимость. Самое страшное, что могло с ним случиться — это зависимость. С ними обоими. Знаешь, ему тоже было больно унижать своего дракона, и за эту боль он ненавидел Марио еще сильнее. Его и себя, за то, что он сам — мерзавец и трус, даже понимая, что творит что-то отвратительное, не может признаться в этом и остановиться. Сумасшествие как оно есть.
— И я должен его пожалеть?
— Нет, не должен. Ни простить, ни пожалеть.
— Он не пожалел Марио.
— Нет. Он просто отключился, алкоголь и стресс же. Это было самым лучшим, что он мог сделать. Дать дракону возможность сбежать.
— Сбежать? Черта с два. Сжечь все к чертовой бабушке. — Бонни вздрогнул, представив себе это «сжечь», но не отступил. — Чтобы осталась воронка в сто метров.
— Ты бы сжег?
— Да. За такое — да.
