Когда Бонни появился на пороге, в одном только ошейнике и напульсниках, я кивнула ему, мол, я тебя вижу, dolce putta, жди. И с чувством глубокого удовлетворения посмотрела, как он опускается на колени и склоняет голову. Покорный саб, с ума сойти! И что я в «Гудвине» дурила? Надо было хватать за гриву, обещать ему плеть, и никакая селедка бы его не удержала. Пфе! Селедка! Дура рафинированная.
Еще минут пять я помариновала Бонни ожиданием, время от времени кидая на него косые взгляды — будет нарываться, или еще чуть побудет хорошим мальчиком? Если верить легчайшей улыбке и полной соблазна пластике (на коленях, с руками за спиной и склоненной головой — и как ему удается, не знают даже британские ученые), нарываться он не собирался. Пока.
Вот и хорошо. Начнем-ка мы с приятной мелочи. Отключаться от беседки пока не хочу, сто лет не сплетничала, а тут свеженькие новости…
— Иди сюда, dolce putta, и займись делом, — я кивнула на свои босые ноги. — Массажное масло в тумбочке.
Пока он лазил в тумбочку, я наблюдала за его лицом. Кроме массажного масла там была еще и коробка, которую мне дал с собой заботливый и предусмотрительный Кей. Я сдуру чуть было не отказалась ее брать, но Кею достаточно было сказать «пожалуйста, Колючка, сделай это для меня», и я согласилась. Вчера, перед походом в «Касабланку» запас очень пригодился, а сегодня пригодится еще больше. Вот прямо сейчас, когда Бонни открывает дверцу и видит открытую коробку… его плечи напрягаются, он глубоко вдыхает, трепеща крыльями носа, сглатывает… М-да. Тяжело ему пришлось в монастыре Святой Клаудии, если от одного только вида плети, зажимов, вибраторов и еще некоторых мелочей такой эффект. Дура она. И Бонни тоже дурак. Как он собирался быть примерным семьянином традиционной ориентации? Квасить, чтобы крышу не рвало? Снова на наркоту подсесть?
Ладно. Еще минут десять я не буду на него злиться. Сначала массаж, потом — плеть. А чтобы dolce putta было интереснее…
— Коробку тоже достань, — велела я, — и подай мне вон ту фиолетовую пробку.
Пробку и баночку масла карите Бонни подал мне обеими руками, склонив голову, как положено примерному сабу.
— Мадонна, — его голос уже сел, зато член стоял, как готовый ко взлету шаттл.
Смазав пробку, я похлопала по постели рядом с собой.
— На колени.
Он послушался, всем телом показывая, какой он примерный саб, и даже почти не кося в мой открытый ноутбук. Честно говоря, я и сама уже забыла, о чем там трепалась с однокурсниками, а не закрывала ноут исключительно в воспитательных целях.
Нежно огладив изумительно округлую и крепкую задницу, я надавила на поясницу, чтобы прогнулся, и не удержалась, обвела пальцами контур вытатуированной розы. Бонни еле слышно застонал. Нетерпеливо. А я чуть было ему не ответила. Но нет, рано. Сегодня я не так просто мартовская кошка, а строгая госпожа. Что-то мы давно так не играли вдвоем с Бонни, не полтора месяца, а гораздо дольше. Последний раз еще до свадьбы. И совершенно зря! Я соскучилась и вообще теряю навык.
Так что вместо моего стона он получил шлепок. Душевный, звонкий. А потом — пробку, резко, сразу на всю длину.
Его хриплый стон я слушала, как музыку. И вела ладонью по его спине, вверх, к загривку, словно гладила деку гитары. Гладкую, шелковистую, теплую. И, потрепав его по холке нарочито собственническим жестом, велела сделать мне массаж ног. Умолчав о том, что мне уже хочется массаж несколько выше. А вот нет. Терпение — добродетель не только саба, но и госпожи. Терпение, предвкушение… м… все же его руки — это чудо. Никто, даже Кей, не умеет массировать мне ноги так, что я с первого же мгновения готова мурлыкать и выгибаться, как кошка. Сдается мне, если проявить силу воли и не позволить Бонни подняться выше — я кончу вот прямо так, только от соприкосновения его пальцев и моих стоп.
Только чтобы немножко отвлечься от охренительных ощущений и созерцания стоящего на коленях у постели, склонившегося над моими ногами Бонни, я взялась за ноут. Даже сумела пару раз почти в тему что-то кому-то ответить. Вспомнила, как Кей говорил по телефону с управляющим банком — сидя на члене Бонни и с моим ножом у горла, и даже чуть ему позавидовала. Я бы так не смогла. В смысле, настолько невозмутимо. Слишком это остро и сладко. Даже так, как я сейчас: сплетничать в чатике, пока Бонни занимается любовью… то есть делает мне массаж. Кажется, называется это именно так. Но суть-то не меняется.
Через десяток бесконечно прекрасных минут (и одну историю о ком-то из преподов, я даже толком не поняла, о ком именно) я поймала себя на том, что совершенно не вижу букв на экране и с трудом держу колени сомкнутыми. А вот руки Бонни уже скользят выше, к коленям, и время от времени к рукам присоединяются губы. Сла-адко! И хочется еще! Пожалуй… почему бы и нет?
Закрыв ноут, я развела ноги и улыбнулась в ответ на вопросительный взгляд Бонни:
— Только язык, dolce putta. Но сначала подай мне стек.
Не знаю, причиной тому долгий перерыв, или то, что мы впервые играли в моей, привычной с детства, квартире, но ощущения были еще острее. Мне стоило большого труда не кончить сразу, как губы Бонни коснулись меня между ног. Стек очень помогал оставаться в реальности — и мне, и ему. Легкие удары-укусы оставляли розовеющие следы на его ягодицах, сам он резко выдыхал, а я… я просто глубоко дышала в такт ударам, отдающимся во мне сладкой судорогой, пыталась их считать, но бросила это дело. Какое считать, когда язык Бонни вытворяет такое… такое…
Мой оргазм был медленным, тягучим и нежным, как поцелуи Бонни. Какегошепот: «Madonna, mia bellissima Madonna!»
А потом… потом я устроила ему треш и угар. Как и обещала. Привязала к изголовью кровати, поставив на четвереньки, выпорола…
Это было нереально ярко и сладко. Слаще, чем в самый первый раз. Каждый его стон, каждое «grazie, Madonna» проходило сквозь меня электрическим разрядом на грани боли и наслаждения. Каждую алую полосу, вспухающую на смуглой коже, я ощущала так, словно плеть жалила не его, а меня. Жалила — или целовала? И есть ли разница?..
Не знаю, как я поняла, что боли достаточно. Почувствовала, и все тут. Но ведь боль от плети — это еще не все, это только начало… И нет, я не буду стыдиться того, что вижу. Того, что мне нравится видеть сплошь покрасневшие и припухшие ягодицы с торчащим между них концом пробки, нравится слизнуть капельку крови, выступившую из короткой царапины, нравится слушать его придушенный, полный наслаждения стон.
— Ты безумно красив вот так, выпоротый и готовый к сексу, — шепнула я, лаская ладонью его налитый член. — Чего ты хочешь сейчас, dolce putta?
От его «трахни меня, пожалуйста» я сама вздрогнула и тихо застонала. И, конечно же, не смогла ему отказать.
20. Школьная самодеятельность
Москва, тот же день
Роза
Если б не мое обещание Ирке, мы бы не вылезли из постели до завтра, а когда вылезли — я однозначно не могла б нормально ходить. Потому что я чертовски соскучилась по своему Бонни! Вот такому, как сейчас: счастливому, расслабленному и открытому. Он лежал на животе, закрыв глаза и закинув на меня руку, и, казалось, спит. Но стоило мне пошевелиться, как глаза распахнулись в немом вопросе: ты куда?
