Она знает все это и тем не менее любит его. Любит за стремление чего-то достигнуть, за страсть, которую он принес в свою музыку, за преданность матери.
Терри любит его за редкую щедрость, пусть иной раз он использовал ее как приманку или бил ею наотмашь, как дубинкой. Любит его за веру, пусть он частенько сбивался с пути истинного.
Она любит его, потому что в последние годы ему хватило смирения признать: он сделал слишком мало из того, что мог. О чем сожалел, за что себя корил. Он не нашел в себе силы на искреннее раскаяние, хотя и мечтал о том, чтобы сбросить груз ошибок прошлого и возродиться вновь.
Любовь столь же необходима Терри Стэмбау, как необходимо акуле непрерывно плавать. Это вроде бы неудачная аналогия, но очень точная. Если акула перестанет двигаться, она утонет, то есть выживание ей обеспечивает непрерывное движение. Терри может или любить, или умереть.
Ее друзья знают, что она пожертвует собой ради них, так сильно ее чувство дружбы. Она любит не только память о своем муже, но и его самого, полностью, со всеми особенностями его характера, как хорошими, так и не очень. Соответственно и друзей она любит и какими хотела бы их видеть, и какие они на самом деле.
Я поднялся по лестнице, позвонил, она открыла дверь и заговорила сразу, не успел я переступить порог:
— Что я могу сделать для тебя, Одди? Что тебе нужно? В какую историю ты попал на этот раз?
Когда мне было шестнадцать и я отчаянно хотел убежать из психотического королевства, каким был дом моей матери, Терри дала мне работу, шанс на спасение, жизнь. И по-прежнему заботится обо мне. Она — мой босс, подруга, сестра, которой у меня никогда не было.
Сначала мы крепко обнялись, потом прошли на кухню и сели за стол на угловой диванчик, сцепив руки на клеенке в красно-белую шашечку. Руки у нее сильные, натруженные и прекрасные.
Из динамиков лилась песня Элвиса «Очарование удачи». Песен других исполнителей ее стереосистема не знала.
Когда я рассказал ей, куда, по моему разумению, увели Дэнни, и о том, что шестое чувство требует, чтобы я пошел за ним один, ее руки крепче сжали мои.
— Почему Саймон увел его туда?
— Может, увидел блокпост и вернулся в город. Может, настроился на полицейскую волну и узнал, что дороги перекрыты. Ливневые тоннели — еще один путь из города, под блокпостами.
— Но пешком.
— Поднявшись с Дэнни на поверхность, он сможет украсть автомобиль.
— Тогда он это уже сделал, так? Если он ушел с Дэнни под землю как минимум четыре часа тому назад, то давно поднялся на поверхность и уехал.
— Возможно. Но я так не думаю.
Терри нахмурилась.
— Если он по-прежнему в ливневых тоннелях, то Саймон увел туда Дэнни не для того, чтобы вывезти из города. По какой-то другой причине.
У нее всего лишь пять чувств, как и у огромного большинства людей, но интуиция хорошая, и она умеет ею пользоваться.
— Я сказал Оззи… что-то не складывается.
— Не складывается что?
— Все. Убийство доктора Джессапа и… остальное. Что-то здесь не так. Я это чувствую, но не могу определить, что именно.
Терри — одна из немногих, кто знает о моем даре. Она понимает, что я призван его использовать. Она не стала бы и пытаться отговорить меня идти в тоннели. Но она искренне хочет, чтобы с меня сняли это ярмо.
Как и я.
Когда «Очарование удачи» сменилось «Марионеткой на нитке», я положил на стол мой мобильник, сказал, что забыл зарядить аккумулятор вчера вечером, и попросил разрешения взять ее, пока она зарядит мой.
Она открыла сумочку, достала телефон.
— Это не сотовый — спутниковый. Но он будет работать внизу, под землей?
— Не знаю. Может, и нет. Но наверняка заработает, когда я поднимусь на поверхность. Спасибо, Терри.
Я проверил громкость, немного убрал.
— А когда мой мобильник зарядится… если будут странные звонки… дай номер своего телефона, чтобы они попытались дозвониться до меня.
— Странные… это как?
У меня было время, чтобы подумать над тем странным звонком, который имел место быть, когда я сидел под ядовитой бругманзией. Может, действительно неправильно набрали номер, может, и нет.
— Если позвонит женщина с хрипловатым голосом, говорить будет загадочно, ни имени, ни фамилии не назовет… я хочу с ней поговорить.
Терри изогнула бровь.
— О чем?
— Не знаю, — честно признался я. — Вероятно, ни о чем.
Когда я засовывал телефон в закрывающийся на «молнию» карман рюкзака, Терри спросила:
— Когда ты собираешься вернуться на работу, Одди?
— Наверное, скоро. Но не на этой неделе.
— Мы купили тебе новую лопатку. Широкую, со скошенной кромкой. Рукоятка инкрустирована твоими именем и фамилией.
— Это круто.
— Более чем. Рукоятка красная, твои имя и фамилия — белые, шрифт тот самый, какой первоначально был в названии на этикетках кока-колы.
— Я скучаю по своей работе, — признался я. — Мне нравится стоять за грилем.
Сотрудники ресторана более четырех лет были моей семьей. И по-прежнему мне очень близки.
Однако, когда я вижусь с ними теперь, два обстоятельства мешают былой легкости нашего общения: реальность моего горя и настойчивость, с какой они хотят видеть во мне героя.
— Пора идти, — я поднялся, закинул рюкзак за плечи.
— Так… Элвис в последнее время здесь появлялся? — возможно, спросила Терри для того, чтобы задержать меня.
— Только что оставил его плачущим на моей кухне.
— Он снова плакал? Из-за чего?
Я пересказал эпизод с солонкой и перечницей.
— Он попытался мне что-то объяснить, раньше такого не бывало, но я все равно ничего не понял.
— Может, понимаю я. — Она открыла мне дверь. Ты знаешь, он же однояйцовый близнец.
Я это, конечно, знал, но забыл.
— Джесси Гейрон Пресли появился на свет мертворожденным в четыре часа утра, а Элвис Аарон Пресли вошел в этот мир тридцатью пятью минутами позже.
— Теперь я вспоминаю, что ты рассказывала мне об этом. Джесси похоронили в картонной коробке.
— Ничего другого семья позволить себе не могла. Его похоронили на кладбище Прайсвилла, к северо-востоку от Тупело.
— Как же судьба могла так распорядиться? — спросил я. — Однояйцовые близнецы — они должны одинаково выглядеть, одинаково говорить, возможно, обладать одинаковым талантом. Но один становится величайшей звездой в истории музыки, а второго младенцем хоронят в картонной коробке.
