У дежурки стоял Воронов, уточняя какие-то детали у начальника следствия. Увидев Влада, он быстро свернул разговор, пожал руку другу и замер, в нетерпеливом ожидании наблюдая, как тот берет ключ от кабинета, молча расписывается. Бдительный и наметанный глаз Саши сразу же отметил внутреннее смятение и замешательство Демидова, распознаваемые только по одному ему известным признакам. А может, и не было признаков этих вовсе, сработала лишь голая интуиция, когда с самого утра начоперов не появился в отделе. Бесконечные гудки в телефонной трубке заставили интуицию просто вопить, подсовывая черные, ядовитые мысли. Не дай бог, что с Ксенией случилось! Почему-то самые первые пугающие мысли были именно о ней.
Не утерпел Саша, не вынес натужного молчания Влада, поперся следом за ним в кабинет. Досадливо махнул рукой на напоминание дежурного о совещании в Главке. Потом, мол, все потом…
– Случилось чего? – озабоченно спросил, как только они ступили за порог. – С Ксенией?
Ни слова не говоря, Демидов швырнул ключ на переговорный стол. Проскользив по гладкой поверхности, он с легким бряцаньем благополучно приземлился на полу. Пинком ноги отставленный с дороги стул, жалобно скрипя, откатился к окну. Рабочий стол подался в сторону, когда на него тяжело опустились два кулака, явно сжатые не без причины, перенося вес крепкого тела на мебель. Наконец, обретя опору под собой, Влад соизволил ответить.
– Она беременна, – сосредоточенный прищур глаз теперь смотрел прямо на Воронова.
– Что? Опять? – не поверив, пошутил Саша. Один уголок губы потянулся вверх.
– Не опять, а снова, – Демидов даже глазом не моргнул. Выпрямился, когда Воронов медленно пошел к нему, пытливо вглядываясь в лицо, стремясь угадать причину такой абсурдной шутки.
– Да ладно? И от кого же? – все еще не веря, в том же тоне продолжал Саша.
– От меня, – выдохнул, как в ледяную прорубь бросился, Влад. Вот так, разом, чтобы не тянуть резину, не увиливать, махом отрезать себе все ходы к отступлению. Хотя трусливо отступать и не собирался.
Воронову показалось, что он ткнулся лбом в прозрачную преграду, неизвестно откуда выросшую посреди комнаты. Даже, кажется, глухой стук услышал, смазавший последние слова друга. Склонив, чуть повернул голову, как делают, когда хотят прислушаться к окружающему миру получше, сощурился скептически и снова спросил:
– От кого? – но теперь в голосе шутливых нот не было.
– От меня, – был громкий и четкий ответ.
– Не понял, – лицо Саши неуловимо изменилось. Напряглось, окаменело. Глаза загорелись хищным блеском. Губы растянулись в змеиной, холодной улыбке. Подойдя вплотную к молчаливому, но не отводящему упрямого взгляда, Владу, прошипел сквозь зубы: – Как так получилось?
– Что именно? – у спокойного и бесстрастного внешне Демидова ни один мускул на лице не дрогнул, хотя внутри все клокотало. Как и в тот день, несколько лет назад, когда в этом же самом кабинете, они вот так же стояли, лицом к лицу, глаза в глаза, раздираемые похожими эмоциями. Только тогда Влад чувствовал себя вправе выговаривать Воронову за его скотское поведение по отношению к Юле, презирать, обвинять его в недостойных, низких поступках. Было противно тогда из-за, по сути, совершенно незнакомой ему девушки, чей потерянный вид и потухший взгляд потрясли его до глубины души. Был уверен, что сам так никогда не поступит, ни намеренно, ни неосознанно. Но, как гласит народная мудрость: «Не суди, да не судим будешь».
Свои собственные поступки оказались практически идентичны действиям Воронова, лишь с небольшой разницей, правда, не в его пользу. От его неудержимой, дурной похоти пострадал почти ребенок, беззащитная, невинная девочка, вверенная ему на попечение отцом. Разве мог отец подумать, что собственный сын, сотрудник полиции, пойдет на поводу у своих низменных желаний и испортит дочке, пусть даже приемной, но от этого не менее родной, дальнейшую судьбу?
И зачем он пытается обмануть самого себя, устраивая это дурацкое представление с регистрацией брака? Ради чего? Ради кого? Ради ребенка? А нужна ли ему такая «ненастоящая» семья? Глупо было бы с его стороны надеяться, что штамп в паспорте оживит в сердце Ксении несуществующие чувства к нему, откроет желанный доступ к ее телу. А вынужденная близость, через «не хочу», через «должна», не принесет ничего хорошего, ни ему, ни ей. Опыт по этой части уже имелся. До сих пор помнил ее зажатость, напряжение деревянного тела, испуганно вцепившиеся в простынь пальчики. Страдальчески сморщенные брови, крепко зажмуренные глаза на обескровленном лице, покусанные, кривящиеся от каждого его движения губы напрочь убивали все наслаждение и удовольствие.
Фиктивный же брак грозил исковеркать и судьбу сына или дочери, исказив правильное восприятие супружеской жизни, верное понимание семейных ценностей. Но для него папа, приходящий домой только поесть, переночевать в отдельной от мамы комнате, или вообще не ночующий дома, ищущий усладу на стороне, не имеющий общих тем для разговора с мамой, ненамного лучше папы со статусом «бывший муж – воскресный папа». Поэтому и сама мысль – жениться, а потом развестись – была невыносима. Да и, вообще, в их ситуации еще расписаться надо суметь.
Понимал Демидов причину холодного бешенства, вспыхивающего в глубине налитых злостью глаз Сани. Не чужая ему была Ксения. Олицетворение трагически погибшей сестры. Поэтому и воспринимал близко к сердцу все, связанное с ней. Чужая девушка, чуть ли не на глазах пережившая сексуальное насилие, и родная сестра, познавшая зрелого мужчину в столь раннем возрасте, для любого нормального человека одинаково болезненны. Тем более, когда и явных, видимых предпосылок для этого нет: ни романтики, ни ухаживаний, ни свиданий под луной. И девочка – само послушание и скромность. Вот так просто кто-то взял и использовал как вещь, получил разрядку. Так что, по аналогии с собственными возмущенными выпадами в защиту Юли, легко мог представить себе, что эмоции друга сейчас намного глубже, ярче, острее, но вот насколько, точно сказать не мог.
Если бы от таких испепеляющих взглядов умирали, то давно от Влада осталась бы лишь горстка пепла. Понимал, что виноват, и молча, безропотно ожидал взрыва, шквала гнева Воронова. Насколько хватит терпения и выдержки, не знал. Сам тоже был горазд психовать, но не так бурно и молниеносно, как друг. Была уверенность, что тот во всем обвинит его, Влада, и будет прав. Сам бы тоже, на месте Сани, ни за что не поверил, что Ксюша сама, первая прыгнула к нему в постель.
Дверь в кабинет распахнулась. Дежурный, еще не ведающий, какой нагоняй собрался огрести, сунулся с напоминанием:
– Александр Павлович, вам в Главк пора.
– Дверь закрой! – грозный рык начальника отдела в одну секунду сдул его с места.
– Сань, тебе ехать нужно, – подвел итог несостоявшейся беседе дружелюбным тоном Влад. – Вечером поговорим.
Не разжимая сурово поджатых губ, Воронов вышел из кабинета лишь минутой позже, даже не позаботившись о том, чтобы прикрыть с размаху распахнутую дверь.
Устало потерев виски, Влад тяжело опустился в кресло. Трудными были ночь, утро, еще сложнее будет предстоящий вечер. И снова бессонная ночь впереди. От мук совести, от переживаний, от горьких дум. Как оно все сложится? Ей рожать, вообще, можно? Не маленькая еще? Усмехнулся с ироничной злостью, вовремя же он озаботился степенью ее физиологической зрелости. Хоть бы доносила нормально.
