В изучении Нового Завета столь заметного скептицизма не проявляется, но и здесь замечены воззрения, восходящие еще к таким философам, как Реймарус. В годы после Второй мировой войны отмечалось очень сильное стремление поверить в то, что в Евангелии от Иоанна приведены подлинные исторические сведения и оно представляет собой не просто перефразировку синоптических Евангелий с легким уклоном в гностицизм. Первопроходцем этого движения стал Чарльз Гарольд Додд (1884–1973), ученый из Кембриджа [47], и оно подразумевало, что традиции, переданные в Евангелии от Иоанна, могли вновь внести свой вклад в установление исторического облика Иисуса. В последние годы уверенность в этом уже испарилась, и все, кто в наши дни ведет поиск исторического Иисуса, как правило, воздерживаются от обращения к Четвертому Евангелию, что видно на примере трудов Эда Пэриша Сандерса (род. 1937). О том, как развиваются исследования, связанные с апостолом Павлом, мы говорили выше, в главе 7: его весть уже не считается столь радикально новой, и сам он, по сравнению с воззрениями библеистов прежних времен, предстает в ином образе, более типичном для его окружения, так что ранние взгляды, согласно которым ему единодушно отводили ключевую роль в установлении христианской веры (понимаемой в духе Лютера), уже оставлены.
Так, с одной стороны, библеистика в наши дни вошла в новую фазу, в которой конкордат с догматическим богословием уже не столь очевиден, а несовпадение Библии с традиционным пониманием христианства стало более акцентированным, нежели на протяжении большей части XX столетия. Критические вопросы привлекают внимание еще острее, чем когда-либо в прошлом, и это ведет к выводам, близким к радикальным. Впрочем, с другой стороны, развитие идет и в противоположном направлении, и его сторонники порой даже называют его «посткритикой». В нем интерес привлекает библейский текст в том виде, в каком он предстает перед читателем, а скрытая за ним история, повествующая о том, как мог сочиняться этот текст, в данном случае совершенно безразлична. «Окончательная форма текста» – вот девиз, под которым действует это движение, но даже при этом у него есть две различные ветви.
Одна из них уклоняется в богословие и утверждает, что форма текста, которой мы располагаем сейчас – это именно та форма, которую объявили канонической и иудаизм (если речь идет о Еврейской Библии), и христианство (в отношении в Ветхому и Новому Заветам), и что только эту форму – Библию как она есть – надлежит изучать и толковать комментаторам. Это движение прежде всего связывают с именем американского ученого Бреварда Спрингса Чайлдса (1923–2007), который говорил о том, что Библию нужно беспрекословно толковать как «Священное Писание», применяя так называемый «канонический подход» [48]. Здесь заметно стремление извлечь смысл из завершенного текста, а не доискиваться до предполагаемых источников библейской книги. И нам, утверждает Чайлдс, следует спрашивать о том, какой смысл передан нам в Книге пророка Исаии или в Евангелии от Матфея, воспринимая эти книги не как отдельные произведения и тем более не как конгломерацию фрагментов текста, а как часть всецелого канона Библии. И нам в любом случае не стоит тратить время, пытаясь понять богословие гипотетических источников, таких как J или Q. Какой бы ни была история книг – а Чайлдс ей интересовался, пусть даже и считал, что она важна исключительно для историков (а может, даже только для антикваров) и совершенно не влияет на истолкование, – теперь у нас есть Писание, книга совершенно цельная, как и прочие, и именно его нам передали и Церковь, и синагога как Священное Писание.
Этот подход, привлекая многих христиан, сплетается с распространенным чувством того, будто критики разобрали текст по кусочкам и теперь кто-то должен снова свести его воедино. Несомненно, он близок к тому, как толковали Библию еще до расцвета библейской критики, ассоциируемой с именами Спинозы и тех, кто последовал по его стопам. Он согласуется и с тем, как относятся к Библии некоторые догматики-богословы, желающие установить некую, как иногда говорят (в формальном смысле), «богословскую интерпретацию Священного Писания». Такую традицию начали своими работами двое коллег Чайлдса по Йельскому университету: Джордж Линдбек (1923–2018) и Ганс Вильгельм Фрай (1922–1988); оба считали, что Писание необходимо воспринимать как законченное целое, ибо именно им обусловлена, как выразился Линдбек, «грамматика» христианской веры – те категории и нарративы, которые делают христианство самим собой. Но ни погружение в текст, ни попытка проникнуть за его внешнюю оболочку, предстающую перед нами, сколь бы сильно они ни влекли историка, богослову в рамках такого подхода гораздо менее интересны. Богословская интерпретация Священного Писания не так далеко отстоит от того, как склонны воспринимать Библию обычные христиане: им любопытно, как, когда и где она появилась, но намного интереснее то, что она может сказать современному верующему [49].
Другая ветвь интерпретации «окончательной формы» носит более буквальный характер, и причиной ее появления на свет стало то, что на Библию обратили внимание литературные критики. Прежнее поколение литературоведов запрещало себе ее трактовать: либо потому, что она казалась слишком священной и светским критикам не позволялось к ней обращаться; либо потому, что они находили ее несовершенной с литературной точки зрения (на что еще в V столетии сетовали Иероним и Августин). Но с 1960 года литературоведы начали проявлять к Библии интерес. Сперва он был эстетическим: критики стали отмечать, что в Библии присутствует прекрасная поэзия (на самом деле об этом говорил еще Роберт Лаут в его серии лекций «О священной поэзии евреев»; см. главу 5). Первыми стали Роберт Альтер (род. 1935) в США [50] и Фрэнк Кермоуд (1919–2010) в Соединенном Королевстве [51], принимавшие участие в редактировании «Литературного путеводителя по Библии» (The Literary Guide to the Bible) [52]. (Появление такого труда предвосхищал еще Эрнест Сазерленд Бейтс, автор книги «Библия для литературного чтения» (The Bible Designed to be Read as Literature) [53].) Кермоуд, исследуя Евангелие от Марка в своей книге «Генезис тайны» (The Genesis of Secrecy), проводит параллели с творчеством Джеймса Джойса; Альтер во множестве своих книг, посвященных Еврейской Библии, тоже привлекает современную литературу и усматривает аналогии с библейским текстом. Но помимо того он показывает еще и параллели с раввинскими трактовками, и в этом соединяет библеистику с докритическим толкованием.
Ни Кермоуд, ни Альтер не предполагают, будто критические методы (Альтер прозывает их «экскаваторными») неправильны и незаконны сами по себе, но оба утверждают, что современному читателю гораздо интереснее подход литературный и что этот подход намного благотворнее. Но буквальные трактовки текста не обязательно должны проводиться в стиле англо-американской литературной критики. Существуют и подходы, принятые в континентальной Европе. В 1960-х годах к Библии начали применять французский структурализм, а потом – весь спектр постструктуральных и постмодернистских интерпретаций текста. Библией начали интересоваться ведущие литераторы, такие как Жак Деррида (1930–2004) – и опять же, они часто соединяли ее с древними раввинскими подходами. Вскоре критика такого рода перестала быть «эстетической» – в том смысле, что исследователи перестали всего лишь восхищаться красотой библейского текста, и им стало интересно, как текст ниспровергает и древнюю, и современную культуру, как он бросает вызов колониальным державам и как охватывает группы, не имеющие отношения к элите, и наделяет их силой [54]. В этом критика снова совпадает с интересами богословия – такими как вопросы либеральной теологии, уделяющей внимание тому, как текст позволяет угнетаемым группам выражать свою жажду свободы.
