Противоречия между законом и Евангелием – вот суть Библии для Лютера. В таком представлении вся Библия посвящена Христу, только выражается это не в том, будто о Христе говорят все ее тексты, прочитанные аллегорически, а в том, что все Священное Писание свидетельствует о свободно даруемом спасении, проистекающем из заслуженного оправдания, которое осуществляет Христос [7]. В каком-то смысле схема Лютера – это расширение древней христианской схемы, о которой мы говорили в главе 13: в ней Библия представала в виде рассказа о катастрофе и о последующем спасении, и в ней видели историческое повествование о том, как Бог спас род человеческий от той беды, в которую низверг людей совершенный ими грех. Версия Лютера следует тем же курсом, но в большей степени не на историческом уровне, а на экзистенциальном. Непослушание Богу, вслед за которым свершается чудо и Бог решает не наказывать непокорных, а вольно их простить, действует не просто на уровне исторического развития рода людского, а для каждого отдельного верующего. Так вновь утверждалось давнее «правило веры», на этот раз противопоставленное тенденциям позднего Средневековья, которые стремились превратить христианство в религию «дел» («снова вернуть в нее иудейщину», как воспринимал это Лютер); но оно утверждалось как имеющее силу для каждого христианина. И таким образом, правило веры получает психологический аспект, который не был столь очевиден в ранней Церкви. Этот аспект связан с тем, что чувствует верующий по отношению к закону и Евангелию, и в нем же говорится о том, что евангельские благословления присвояются в деянии веры.
Если прочесть Библию в таком свете, то она станет не источником аллегорий, возглашающих о Церкви, а наставлением к жизни для каждого человека. Нет, Лютер не пренебрегал ни литургией, ни нравственным учением, как и ничем другим из того, что составляет жизнь христианина, хотя его и не интересовал чин церковного служения, а литургическую службу для посвящения в церковный сан он составил лишь в 1535 году. Сердце веры, и, следовательно, сердце Библии пребывало (с точки зрения Лютера) во взаимосвязи закона и Евангелия. Трактовка Священного Писания, которую дает Лютер, в чем-то близка к тропологической или моральной трактовкам эпохи Средневековья, но нравственное учение, проистекающее из его прочтения, сосредоточено на соблюдении заповедей – даже всеобъемлющей заповеди взаимной любви – в меньшей степени, нежели на вере в правильную реакцию на добродетель Божью, проявленную в жизни, смерти и воскресении Иисуса Христа. Цель Библии прежде всего не в том, чтобы сделать нас благими, а в том, чтобы открыть нам, сколь мы плохи – а потом показать, как Бог, несмотря на это, спасает нас через Христа. Вот полная герменевтическая, или интерпретационная, схема для прочтения Библии.
Пусть даже богословие Лютера и привело к новому способу толковать Священное Писание, оно в какой-то мере и само зависело от новых сведений о священных текстах. А эти новые сведения появились потому, что на Западе вновь обратились к греческому тексту Нового Завета и снова узнали о значении некоторых греческих слов. Вспомним, что до тех пор западные христиане знали Библию только по Вульгате. Да, в Средние века были ученые, хотя бы на минимальном уровне знавшие иврит, но очень мало кто мог читать Новый Завет по-гречески. Здесь ключевую роль сыграл Дезидерий Эразм (1466–1536), или Эразм Роттердамский. Он работал в нескольких учебных центрах Европы, среди которых были Кембридж и Базель, но был скорее не университетским профессором, а независимым ученым, а также успел побывать и монахом, но папа римский в конце концов освободил его от обетов. Эразм свел Новый Завет в единый свод на основании лучших манускриптов, которыми располагал (а они, надо сказать, были не лучшего качества), и опубликовал его в 1516 году. Лютер, превосходный лингвист, выучил греческий, прочел Новый Завет Эразма – и, помимо прочего, открыл для себя то, что слово, переведенное по-латыни как paenitentia, а во времена Лютера трактуемое Церковью как «епитимья» – иными словами, поступки, призванные показать раскаяние, скажем, возведение церквей или, при нехватке денег, не столь крупные вложения в церковную казну – на самом деле означало покаяние, испытываемое в душе: мы бы назвали это раскаянием. И, как оказалось, это хорошо совпало с тем психологическим акцентом, который делал Лютер на внутреннем мире верующего, а не на внешних проявлениях благочестия.
То, что Эразм столь активно продвигал Греческую Библию, вызывало споры: многие считали, что Иероним вершил свой труд, ведомый божественным вдохновением, и именно потому перевел Библию на латинский, а возвращение к греческому оригиналу было нежеланным, а может быть, даже неприемлемым. К тому же несомненное превосходство Вульгаты вновь подтвердил Тридентский Собор, и только в последнее время среди ученых-католиков начали поощрять работу не с латинским текстом, а с греческими и еврейскими источниками. Но Лютер сразу же принял принцип, согласно которому изучать Библию требовалось на изначальных языках, и свои переводы на немецкий он делал с текстов, написанных на греческом и иврите.
Впоследствии появились и другие важные герменевтические принципы. Лютер утверждал, что Библия способна толковать себя сама. Этот принцип иногда называют принципом ясности Священного Писания: согласно ему, в Библии нет никаких мест столь непонятных, что для их растолкования непросвещенным читателям потребны некий авторитет или наделенная авторитетом группа – напротив, Библия говорит сама за себя. Возможно, современному читателю это покажется поразительно алогичным. В Библии явно присутствует немало неясных пассажей, и даже на макроуровне есть целые книги, точный смысл которых очень трудно уловить. Да и зачем тогда возник целый жанр библейских толкований? Безусловно, даже сам Лютер проводил дни и ночи над толкованием Библии, читал лекции, посвященные библейским текстам, и писал комментарии на спорные стихи, особенно на тот стих из Послания к Римлянам, Рим 1:17, с которого, как мы видели, и начался весь его труд. И как он мог говорить, будто Писание столь ясно, что толкует само себя?
На самом деле Лютер не имел в виду того, что Священное Писание ясно полностью, от начала до конца; он говорил, что ясна «сущность Писания» (res scripturae), то, чему оно на самом деле посвящено. Мы видим, как это проявляется в спорах Лютера и Эразма, притом что изначально Эразм был склонен поддержать Лютера – он и сам не раз язвительно и резко нападал на Церковь своего времени – но позже обратился против реформатора и защищал Церковь от его атак.
Лютер и Эразм спорили о ясности, или понятности, Священного Писания. В ходе этих споров появилась важная книга Лютера «О рабстве воли» (De servo arbitrio), написанная в 1525 году. Во вступлении к этому трактату Лютер рассматривает аргумент Эразма, согласно которому в Библии много темных, трудных для понимания мест, а значит, ее должны толковать авторитетные учреждения Католической Церкви, иначе христиане рискуют впасть в заблуждение. Да, Эразм явно был прав: в Библии есть темные места. Но, как часто случается в богословских спорах, они с Лютером не понимали друг друга, поскольку, сами того не осознавая, говорили о разных вещах. Лютер, выступая против Эразма, говорил, что Библия вовсе не темна и ничего не скрывает – напротив, в ней все совершенно понятно и четко. Но говоря о «Библии» или «Священном Писании», он имел в виду не тот пространный и сложный текст, что предстает перед нами на тысячах страниц книги, а своего рода суть, сердцевину Библии:
