Марфа улыбнулась. Она ковыляла, запрокинув голову и рассматривая свой зелёный шар.
– Это вы такой стих сочинили? – спросил Сергей у Мани.
– Даниил Хармс сочинил, – ответила за неё Лёля и слегка порозовела.
– Вы стихи читаете? – с уважением проговорил Сергей. – А вот я почти никаких стихов не знаю. Только в школе учил «Мороз и солнце, день чудесный»!
– Я как раз учительница русского языка и литературы, – призналась Лёля, словно в чём-то постыдном.
– Ничего себе! – восхитился Сергей. – Вы, должно быть, полно всяких стихов знаете!
– А куда мы идём? – встряла Маня. – У нас есть конечная цель?
Лёля вдруг забеспокоилась.
– Мы, наверное, всех задерживаем, да? Маня, вы же собирались поговорить с… с Сергеем Петровичем! Мы сейчас как раз вот тут повернём и… пойдём потихоньку…
– Лёль, вы что, дура? – на ухо спросила Маня подругу из Конотопа.
Та с разгону продолжала громко:
– Нет, просто Марфа долго идти всё равно не может, у неё с ногами проблемы, так что…
Оп-ля! Раз-два! И легонькая Марфа с зелёным шаром оказалась на плечах у Сергея Петровича.
– Ту-ру-ру! – протрубил он. – Мы теперь пароход! Марфа, давай гудок!..
Марфа смотрела вниз с необыкновенной высоты, личико у неё было восторженное и немного перепуганное, и она… смеялась.
Лёля посмотрела на дочь и заплакала было, но Маня на неё шикнула.
– Пойдёмте в кафе, – решительно сказала она. – Здесь неподалёку есть хорошее, итальянское. Лёлик, Марфа будет макароны?
Лёля кивнула, вытирая глаза. Теперь она шагала рядом с Сергеем и придерживала Марфу за ногу – вдруг упадёт?..
Маня с Волькой шли следом.
Над всеми плыли шары. Выше всех – зелёный Марфин.
В кафе на Гороховой – с собаками нельзя, но можно – было шумно и многолюдно.
Особенно шумно и многолюдно стало, когда явилась Маня – она всегда занимала очень много места.
– Лёлик, садитесь рядом, – распоряжалась она. – Волька, нельзя! Нельзя! Брось! У тебя будет несварение!.. Сергей, а вы сюда. Марфа, иди ко мне! Нет, лучше, вы рядом с Марфой, Лёля, а я тогда с этой стороны. Нет, так неудобно. Давайте здесь Сергей, а мы…
Официант терпеливо стоял поодаль, наблюдая за всеми пересаживаниями.
Наконец Сергею Петровичу это надоело. Он усадил Лёлю и уселся сам так, что Марфа оказалась между ними, а Маня ещё долго двигала стулья, перемещалась, искала, куда приткнуть рюкзак и к чему привязать поводок.
Лёля сидела, опустив глаза, и молчала.
– Давно она болеет? – негромко спросил Сергей про Марфу.
– С рождения.
– Излечимо?
Лёля посмотрела сначала на дочь, а потом на Сергея.
– Мы не знаем. Мы всё время лечимся, но в основном… без толку. У неё сложное заболевание нервной системы, новое. Никто толком не знает, как его лечить.
– А что? – непонятно спросил Сергей Петрович, но Лёля его прекрасно поняла:
– Она почти не могла ходить, не разговаривала, никакого комплекса реагирования. Не контактная, не ориентируется, не знает никого в лицо. Ну, кроме меня! Делает только то, что ей… привычно и понятно. – Лёля погладила Марфу по голове. – Но в последнее время всё так изменилось! Она собаку полюбила, гладит её и знает, что это собака! С вами сегодня… за руку пошла. Шарик попросила. Это такой прогресс!
– Как же вы её лечите… в Конотопе?..
Лёля изумилась:
– Почему в Конотопе? А, Маня так пошутила, мы живём здесь, в Питере. Здесь и лечимся. Раньше в Москву ездили, но там тоже никто нам помочь не может.
– А что она любит? – продолжал допытываться Сергей Петрович.
Лёля вздохнула.
– Рисовать любит. Может сидеть часами и рисовать одно и то же. Например, окно. Может тетрадку изрисовать, и всё будет окно. Вот Вольку полюбила, гладит его.
– Малину любит, – вступила Маня Поливанова.
– Так много всего, – сказал Сергей. – Трудно вам с ней?
– Я не знаю. – Лёля улыбнулась. – Я как-то не могу себе представить другой жизни. Нет, наверное, не очень трудно. Полно людей, которым гораздо хуже. У которых дети, например, не ходят. Или мозг умер, а ребёнок жив. Ужасно.
– Мой ребёнок умер, – сказал Сергей Петрович. – Шесть лет ей было. Умерла от порока сердца. А если б мы сделали ей операцию, была бы жива и здорова! Но мы не сделали!
– Почему?!
– Жена сказала – ни за что на свете, – отчеканил Сергей Петрович. – Резать дочь, доставать её сердце она не позволит никому. И стала лечить… у шарлатанов! У этих самых сволочей! Колдунов и экстрасенсов!
Лёля быстро взглянула на Маню, и та приложила палец к губам.
– И ребёнок погиб, – продолжал Сергей. – А я вот жив-здоров. Огурцом.
– Какое несчастье, – пробормотала Лёля. – Страшное несчастье.
И они все надолго замолчали.
Наконец Маня осведомилась, не хочет ли кто-нибудь есть, а то она умирает с голоду, и заказала гору разнообразной еды.
– За макароны с сыром и помидорами, – объявила она, – я готова душу продать, честное слово.
– Значит, никакого сюжета по телевизору не будет, – полуутвердительно сказал Сергей.
Маня пожала плечами:
– Ну, почему же? Я могу свести вас с редакторами программы «Человек и закон», например. Я сто лет дружу с Лешей Пимановым, ведущим. Они такие профессионалы, умеют разбираться в самых сложных делах, особенно если у вас есть какие-то материалы.
– Полно материалов!
– Тем более. Но вот что я хочу знать, Сергей. Почему Эмилия в тот раз сказала вам, что ходить с оружием – значит набиваться, чтобы в тебя стреляли? Что она имела в виду?
Сергей вдруг разозлился:
– Я не знаю. Очередные выдумки!
Маня посмотрела на него с сомнением.
– Эмилия сказала, что ваши родители живы и здоровы. Это правда?
Он разозлился ещё больше.
– Какое ваше дело, что вы пристали?
– Мне нужно знать.
– Зачем?
– Эмилию убили, – сказала Маня и посмотрела в окно. – На следующий день после того, как вы к ней приходили.
Сергей приствистнул.
– Значит, кто-то всё-таки до неё добрался!
– Вы до неё добрались?
Он усмехнулся:
– Нет, к сожалению. Но я бы убил с удовольствием! Рука бы не дрогнула!
– Что вы говорите? – спросила Лёля с ужасом. – Зачем?
