– Вы – ретроград, мой дорогой, – проговорила тем временем Зоя, обращаясь к Федотову-старшему. – Я вам это при каждой встрече говорю.
– Колхозник я, – хмыкнул тот, с усмешкой. – Я вам тоже это каждый раз говорю. Кстати, где мой сват?
– Сейчас подъедет. Очень ждал вашего приезда. Между прочим, Родион в следующем месяце отправляется на гастроли по Сибири.
– Это хорошо, мы его встретим. – Юрий Иванович даже руки в предвкушении потер и ухмыльнулся.
– Ждём Родиона, ещё одного гостя и садимся за стол, – объявила Елена.
– Какого ещё гостя? – поинтересовался Рома
Елена с прежней сияющей улыбкой развернулась к зятю.
– Настя пригласила своего молодого человека. Очень хороший мальчик, между прочим. Журналист, – выдала моя мачеха, обращаясь к Федотовым. И тон её звучал так, будто она едва ли не хвастается. А мне захотелось зажмуриться, съежиться и в один момент из этой комнаты испариться. Потому что на меня уставился не только Ромка, но и его родители. Федотов со злостью и издевкой, а его родители с оттенком непонимания. Хотя, они всегда на меня так смотрели, этому можно было не удивляться.
Выбрав момент, я из гостиной улизнула. Под предлогом необходимости позвонить «моему гостю» и поинтересоваться, где он задерживается. Я скрылась за дверью отцовского кабинета, и только тогда смогла выдохнуть. Очень тяжёлый вечер, а ведь всё только начинается, по сути.
Я остановилась у окна, держала телефон в руке, но звонить Петру мне откровенно не хотелось. Если честно, я бы обрадовалась, если бы он не смог приехать. Если бы его кто-нибудь где-нибудь задержал.
На звук открывшейся двери, я обернулась. Увидела Любовь Антоновну. Она вошла, коротко улыбнулась мне, после чего прикрыла за собой дверь. Подошла ко мне, руку протянула и погладила меня по плечу. И сказала:
– Здравствуй, дорогая.
Я ей улыбнулась, наконец-то искренне.
– Здравствуйте.
Мать Романа смотрела на меня то ли с сожалением, то ли с печалью, то ли с пониманием. В какой-то момент у меня вырвался вздох, я к Любови Антоновне потянулась и обняла ту. Она обняла меня в ответ, погладила по спине, как делала обычно. И негромко, по-матерински обеспокоенным тоном, поинтересовалась:
– Что у вас происходит, Настя?
Я отстранилась, посмотрела на неё, чуть виновато склонив голову, затем пожала плечами.
– Сама уже не понимаю. – Растянула губы в натужной улыбке. – Кажется, мы расстались. – И тут же заставила себя уверенно кивнуть. – На этот раз окончательно. Так что…
– Как же это всё неправильно, – сказала мне Ромкина мать.
Я глаза опустила. Было до жути неловко.
– Я знаю, – покаялась я. – И всё это надо было давно закончить.
– Я тебе говорила это ещё несколько лет назад. Что всё надо заканчивать. И Роме говорила. Но он никого не слушает.
Мои губы расстроено скривились.
– Вы мне это говорите?
Она снова погладила меня по руке.
– Не жизнь это. – Любовь Антоновна тронула рукой тяжелую парчовую штору на окне, рассматривала её. Затем снова повторила: – Не жизнь, бутафория какая-то сплошная. И мой сын, в принципе, не мог в этой семье своё место найти. Я его, кстати, предупреждала. Но он погнался за своими мечтами. – Она на меня посмотрела. – И не за Альбиной, поверь мне.
Я якобы равнодушно пожала плечами, а сама отвернулась, стала снова смотреть за окно. Помолчала, после чего не утерпела и негромко подметила:
– Он никак остановиться в своей гонке не может.
– Вот это точно. Характер у Ромы тяжёлый и несгибаемый. Но ты ведь его любила, Настя.
– Любила, – согласилась я.
– А сейчас?
Я сделала глубокий вдох, всерьёз обдумывая свой ответ.
– А сейчас я хочу жить дальше. С ним или без него. – Я на Любовь Антоновну посмотрела. – Это его решение, не моё. А я больше не могу ждать, и подстраиваться под его финансовые сценарии.
– Ты с кем-то встречаешься, да?
– Не знаю, – честно ответила. – По крайней мере, я пытаюсь.
– А Рома злится, – констатировала мать, прекрасно зная своего отпрыска.
– Бесится, – более объёмно описала я ситуацию. – В его видении наших отношений, я должна безропотно ожидать его решений и желаний. Где-нибудь на заднем плане, не вмешиваясь в его каждодневную, в денежно-семейную жизнь. А я так больше не могу, – четко выделяя каждое слово, проговорила я.
– Я тебя поняла. – Любовь Антоновна меня разглядывала. После чего вдруг сказала: – Роди ему ребёнка. И вся его суета закончится.
Я молчала. Напряжённо вглядывалась за окно. Если честно, стало тяжело дышать, а ещё хотелось сцепить до боли пальцы, но я сдерживалась. Только проговорила в ответ:
– Я в этом не уверена.
Любовь Антоновна помолчала, я понимала её желание защитить своего сына, это был инстинкт, хотя, она прекрасно понимала, насколько Рома не прав. Ругала его, пыталась наставлять на путь истинный, но все равно жалела и заступалась. Между мной и Любовь Антоновной этот разговор происходил уже не раз. Это с Юрием Ивановичем я никогда не откровенничала, если честно, я его немного побаивалась. Но он, наверняка, тоже был в курсе происходящего, сомневаться не приходилось, но о чем они с сыном беседовали с глазу на глаз, я могу только догадываться. Поэтому Федотовы-старшие и не любили приезжать в Москву, не любили общаться с родственниками невестки. Потому что прекрасно осознавали, насколько всё притворно и не по-настоящему. А семья Альбины, кстати, отвечала им тем же. Каждая встреча двух семей была тяжким бременем, что для одних, что для других.
– Как там Илья? – спросила я, чтобы хоть как-то сменить тему.
Любовь Антоновна тут же улыбнулась.
– Хорошо. Повзрослел, возмужал, успокоился. Настоящий мужчина.
Я улыбнулась.
– Это хорошо. Я его давно не видела.
– Жена его, Яна, хорошая девушка. Главное, Илью любит, ребенка любит. Что ещё нужно?
– На самом деле… – Я смотрела на Любовь Антоновну с улыбкой. – Вы рады внуку?
Та разулыбалась.
– Ещё как. А Юра как гордится.
Я кивала, стараясь скрывать горечь. Но, по всей видимости, достаточно хорошо притвориться не смогла, потому что Любовь Антоновна снова потянулась ко мне и обняла. И шепнула мне на ухо:
– Я тебе всё сказала. – Отстранилась, посмотрела спокойно. – Настя, я искренне желаю тебе счастья, с Ромой или нет. Но, знай, что мы с Юрой будем рады, если вы, наконец, будете жить, как муж и жена.
– Честно и открыто, – с горечью проговорила я, не сдержав усмешки. Сделала резкий, судорожный вдох.
– Ты до сих пор его любишь, – сказала она, приглядываясь к выражению на моем лице.
