– А вы настолько близко знакомы с военным министром? – осторожно поинтересовался Бунге.
– Был когда-то знаком, – вздохнул Агасфер. – Но мы давно не виделись. И право, даже не знаю – соизволит ли Алексей Николаевич узнать старого знакомого?
Свой «козырь» в виде личного автографа военного министра он решил пока попридержать.
– Боже мой! Я и предположить не мог, в каких сферах вы вращались в столице! – всплеснул руками фон Бунге. – Вы позволите сообщить о вашем знакомстве нашему «судебному генералу»?
– Не стоит, Федор Федорович! Право, не стоит. Я же говорю: много времени прошло. И вообще: надо ли мне лезть в подготовку торжественной встречи и прочие дела, Федор Федорович? Господина военного министра, судя по всему, на Сахалине будут интересовать чисто военные аспекты дела. Не каторгу же он, простите за прямоту, инспектировать едет! А оборонные вопросы в случае открытия военных действий с Японией – совершенно не моя епархия.
– Забудьте вы про войну с Японией! – досадливо отмахнулся Бунге. – Никакой войны не будет. А если и будет, то Сахалин боевые действия, уверен, не затронут. Его высокопревосходительство думает так же. И его мнение разделяет все высшее военное руководство империи. Кроме того, существует международная конвенция, в одном из параграфов которой четко сформулировано: местности, употребляемые для ссылки и наказания преступников, не могут являться театром военных действий, не подлежат вторжению неприятеля и «застрахованы», таким образом, от всяческой оккупации!
– Я уже слышал про это от нашего генерала, – кивнул Агасфер. – Вот только Япония не подписала в свое время именно этот пункт Конвенции. Слыхали? Ладно, Федор Федорович, на совещании я непременно буду, но свои опасения насчет Японии высказывать не намерен. Вы удовлетворены?
– Более чем, – улыбнулся Бунге. – А чем думаете заняться до совещания? Я спрашиваю на тот случай, если вдруг срочно потребуетесь его высокопревосходительству.
– Если вы, Федор Федорович, не сообщите Ляпунову о моем личном знакомстве с Куропаткиным, то и не потребуюсь, – подмигнул Агасфер. – Представьте, я намеревался сегодня поближе взглянуть на нашу знаменитую Соньку Золотую Ручку. Говорят, она сильно изменилась после своего возвращения на Сахалин из Приморья. И вообще, как-то странно получается, Федор Федорович! В старых ее делах пытаюсь копаться, в том числе и в тех, где ее участие не доказано, – а саму ее и не видал близко, не разговаривал с нею!
– Сонька изменилась? – фон Бунге бросил на собеседника быстрый взгляд. – Людям с течением лет свойственно меняться. Могу засвидетельствовать как человек, наблюдающий за этой особой полтора десятка лет, если не более. Да, батенька, это вам уже не та изящная аферистка, никогда не желавшая о мокрухе и слышать. На моих глазах, можно считать, росли ее цинизм и ненависть к людям – а чего другого можно было ожидать после полученных плетей и почти трех лет лет в кандалах в одиночке? Одно время квартировала снова с Богдановым, когда того из лечебницы выпустили. В Корсаковском купила две брошенных избы на окраине поста, одну разобрала и пристроила к другой – получился большой такой «особняк». В одной половине жила с Богдановым, а в другой знаменитую «Квасную» устроила, и, по слухам, номера для краткосрочных «свиданий» любителей с детьми-малолетками. А избу напротив занимала ее свита, дружки Богданова, пять или шесть варнаков, один страшнее другого. Видимо, держала их под рукой на всякий случай… Мы все тогда делали вид, что «хуторка» этого как бы и не существует. Так что, батенька, если бы вы надумали посетить Соньку с неприятными для нее расспросами в те далекие времена, я бы посоветовал вам прежде привести в порядок свои земные дела.
– А потом что?
– Потом полный срок наказания у Соньки кончился, и она и перебралась в Приморье, как свободная крестьянка. Остров перекрестился, право! Думали – насовсем. Ан нет, вернулась! Не пожилось ей в Приморской области отчего-то. Правда, врать не стану – другой она вернулась. Злоба, конечно, в глазах полыхала – но как у гадюки, у которой зубы ядовитые повырвали. И снова к Богданову прислонилась…
– А куда делся прежний ее сожитель – как его? Блоха?
Собеседник украдкой поглядел на часы.
– Михаил Карлович, ей-богу, нашли же время старые дела ворошить!
Агасфер понимал, что новость о прибытии на остров Куропаткина отодвинула все прочее на задний план. Бунге хотелось куда-то мчаться, передавать новость всем встречным и поперечным, высказывать мнение и строить предположения. До Соньки ли?
Однако Агасфер был настойчив и понимал, что после совещания у «судебного генерала» все на острове пойдет кувырком, каждый получит массу конкретных поручений. И тогда и вовсе ни до кого не достучаться. А после визита Куропаткина начнется долгое смакование подробностей, поиск крайних в случае возможного конфуза, и так далее – это время тоже выпадет.
Агасфер вздохнул и уселся в кресле подобнее, игнорируя укоризненный взгляд вице-губернатора:
– Федор Федорович, я прошу у вас десять минут вашего драгоценного времени. После этого я надолго, даю слово, отстану от вас со своими вопросами про Соньку. Никто, кроме вас, не знает о ней столько, сколько вы!
– Хорошо! Из уважения к вам – 15 минут. Но потом – не обессудьте, Берг! Ну не простит меня губернатор, ежели узнает, что я перед визитом военного министра всякой ерундой занимаюсь! Спрашивайте! И приготовьте бумагу и карандаш.
– Спасибо. Так куда делся прежний сожитель?
– Записывайте: подполковник Тарасенко, доктора Сурминский и Перлишин. Подполковник расскажет вам про окончание эпопеи с первым побегом Соньки. Медики поведают, на каком основании они освободили тогда Соньку от плетей, – Бунге хихикнул. – Вот вам приготовленный список бывших майданщиков, а ныне – добропорядочных граждан и коммерсантов. Далее Шурка-Гренадерша: несколько лет назад ей пытались вырезать язык – полагаю, что тут без Соньки тоже не обошлось. Но, слава богу, Шурка наша как-то вырвалась из рук варнаков, убежала. Сколько лет прошло – а без топора нынче она даже в отхожее место не ходит. С ней тоже поосторожнее, Берг: после попытки заставить ее молчать Гренадерша несколько тронулась умом. Попробуйте потолковать с арестантом-тачечником Пазухиным, ежели жив еще. Трех его дружков – Черношея, Марина и Кинжалова – по приговору суда повесили, а Пазухин бессрочную каторгу получил и первые пять лет прикован был к тачке. Всех четверых сдала по делу об убийстве лавочника Никитина не кто иной, как Сонька.
– Это что за наказание такое – к тачке приковывать? – поразился Агасфер.
– Это вы, инспектор Главного тюремного управления, у меня спрашиваете? – в свою очередь поразился фон Бунге.
– Вы не сказали про первого сожителя Соньки, про Блоху, – напомнил Агасфер.
– Настолько мерзкая история, что не хочется даже и говорить, – признался собеседник. – Засекли его до смерти с подачи Соньки. Об этом вам Комлев, каторжный палач, мог бы рассказать… Далее – Степан Богданов, нынешняя «пассия» Соньки. Два раза она с ним сходилась. Первый раз – до убийства им хозяина своего, после чего он в лечебницу надолго попал. Потом доктора подлечили его временное умопомешательство – выпустили на волю. Глядь – а Сонька снова с ним! К такому упырю подходить страшно – а она с ним жила… Собственно, там у них какое-то странное сосуществование. Конечно, Сонька боится его, но выхода у нее в то время не было. «Головка» каторжанская хотела с ней счеты свести – за Сему Блоху и четверых «иванов», ею сданных по делу Никитина. Ходили слухи, что у нее и пятый «иван» на совести – тот, с кем она Лейбу Юровского ограбила и убила. Но единственная свидетельница того убийства помешалась – Ривка Юровская. Сумма добычи – по тому делу – умопомрачительная! Но сколько именно пропало – не знает никто! Кроме Ривки, конечно – а как сумасшедшей верить? Все, Берг!
