– И не только вы! – вставил старпом. – Хотите верьте, хотите нет – у меня, грешника, альбомчик даже был, куда я вклеивал все публикации об этой особе! Хотя в то золотое время даже представить себе не мог, что под старость лет, на закате морской карьеры, так сказать, буду возить арестантов из Одессы на Сахалин, заниматься их «статейными списками» и так далее.
Разговор приобретал неприятный оттенок, и капитан поспешил объявить об окончании обеда.
– Кофе, господа, я предлагаю выпить на свежем воздухе, – предложил он.
Епифанцев, а за ним и все остальные, встали из-за стола и покинули кают-компанию, направляясь к уютному уголку на палубе, обставленному плетеной мебелью. Хрустящие крахмалом белоснежные скатерти на двух небольших столиках были придавлены тяжелыми хрустальными пепельницами, бутылками с ликерами и шустовским коньяком. Буфетчик принес коробки с манильскими сигарами. «Гильотинки» для сигар в виде дельфинов уже были разложены перед всеми.
Мысленно забавляясь, Агасфер краем глаза ловил на себе любопытные взгляды: морякам хотелось поглядеть, как он с протезом вместо одной кисти управится с «гильотинкой». Однако специальная конструкция протеза позволяла ему сделать это без особого труда.
Говорили о прошедшем плавании, о двух штормах, потрепавших «Ярославль», о том, что нынче среди перевозимых арестантов не было ни особо интересных либо агрессивных типов. Скудный рассказ Агасфера о путешествии, предпринятом им с женой по почтовому тракту из Иркутска во Владивосток, вызвал у слушателей сдержанное восхищение.
Волович, покраснев и заранее извинившись, кивнул на левую, искусственную кисть, обтянутую тонкой лайковой перчаткой:
– Военная рана, господин барон?
– Воевал дважды, но, представьте, – ни единой царапины! – улыбнулся Агасфер. – А руку потерял по глупости и несдержанности. Но, как видите, вполне освоился.
Разговор мало-помалу прекратился. Мужчины курили сигары, слушали посвисты свежего ветерка в снастях. Через небольшое время первым, извинившись, покинул общество капитан. Через несколько минут позвали и пассажирского помощника Воловича. Оставшись вдвоем, Агасфер и старпом Казарский, не сговариваясь, встали из-за стола и перешли к деревянному релингу
[61], и, опершись на него, глубокомысленно молчали, думая каждый о своем.
– Станислав Иосифович, можно вопрос? – решился Агасфер, когда почувствовал, что старпом вот-вот сошлется на какую-либо надобность и уйдет.
– Разумеется! Слушаю вас…
– Во Владивостоке до меня доходили слухи, что много лет назад, когда «Ярославль» перевозил вместе с партией каторжников Соньку Золотую Ручку, на корабле то ли случился, то ли едва не случился бунт…
Казарский, едва Агасфер начал говорить, быстро повернулся к нему всем корпусом и был готов, казалось, резко оборвать собеседника. Однако Агасфера было трудно смутить, и он закончил:
– И что душой бунта была именно Сонька. Это правда? И что у тогдашнего капитана были по приходе во Владивосток неприятности по поводу превышения каких-то своих полномочий…
– Значит, Владивосток помнит, – помолчав, задумчиво кивнул старпом. – Интересно, от кого именно вы слышали эту историю, господин барон?
– В клубе. Кто именно говорил – честно говоря, просто не запомнил. Офицер из главного штаба капитана восточных портов, по-моему. Признаться, тогда все немного перебрали… Так что – враки?
– Как вам сказать… Скорее, неточности и преувеличения. Вообще, эту историю у нас на «Ярославле» знают, по-моему, все. Вплоть до последнего помощника кока – хотя после того случая экипаж был расформирован и раскидан по другим кораблям. Но говорить об этом у нас не любят.
– Простите, Станислав Иосифович, если я каким-то образом расстроил вас своей назойливостью…
– Да ну, ерунда! Вот Волович, мальчишка – разве он не расстроил вас бестактным вопросом про потерянную руку? Вы ведь ушли от прямого ответа, барон!
Агасфер рассмеялся:
– Я уже настолько свыкся с вопросами о потерянной руке, что, право, не обращаю на это внимание. Однако мой вопрос, видимо, оказался больнее! Ладно, считайте, что я его не задавал.
– Угу, – кивнул Казарский и неожиданно спросил: – А вы бессонницей случайно не страдаете?
– Бывает – в новой обстановке. И если забуду принять снотворное. А что?
– А что такое «собачья вахта», или «собака» на корабле – знаете?
– По-моему, это вахта, с 00:00 до 04:00. Она не в почете у моряков из-за того, что в это время суток тяжелее всего бороться со сном. Так?
– Так, господин барон. И если вы нынче забудете принять пилюлю от бессонницы и явитесь после полуночи на капитанский мостик, то я вам расскажу эту историю. У меня нынче как раз «собака».
– По-моему, такой рассказ стоит бессонной ночи, – кивнул Агасфер. – А то, что на капитанском мостике будет посторонний – это ничего? Вам не попадет от капитана?
– А я скажу, что привилегированный пассажир сам, без спроса, зашел на мостик, – хмыкнул старпом. – И вообще, не надо за меня переживать! Хотите узнать правду – приходите…
⁂
– Толчок к бунту дали перевозимые арестантки и страсть господ из правления Общества Добровольного флота к экономии, – Казарский говорил монотонно, прерываясь только для сверки с лоцманской картой и команды рулевому. – «Ярославль» тогда только пришел с французской верфи. Новенький! Трюм, как и просили заказчики, был поделен надвое, с проходом посередине. А тут партию женщин-арестанток в каторгу везти. Поселить их в одном трюме, а мужиков в другом – невозможно! Их меньше двух сотен, а мужиков-арестантов втрое больше. Нарушится баланс, который палубным грузом не поправить. Капитану было велено срочно, накануне отплытия, отгородить для женщин часть левого отсека. На устройство полной изоляции – ну, двойная решетка, положенное пространство между отсеками – времени уже не было. И денег! Вот капитан и выделил женщинам переднюю часть одного из трюмов, куда входят вентиляционные рукава. Хотел как лучше… А к арестанткам начали лазить караульщики – как раз через вентиляцию! Вот вам и цена экономии! Да если бы только это!
– А что еще? И при чем тут экономия?
– Да при том, что караульная команда не входила в экипаж судна. Не берусь судить, какая умная голова придумала – из Общества Добровольного флота или вашего ГТУ. На профессиональных караульщиках сэкономили – все равно, мол, матросов-спецов на Восточный океан перебрасывать. Вот пусть они и покараулят! А те балованные – подводники, гальванщики, искровики… Арестантки за «визиты» деньги брали, а когда у караульщиков монета кончилась, «иваны» шепнули женщинам: брать плату отвертками, спецключами. Не берусь судить – понимали бабоньки, для чего инструмент «иванам» потребовался, или нет. Но отказать им, сами понимаете, не могли. И караульщики, как кобели стоялые, у коих только одно на уме – все потаскали у боцмана! А тут «иваны» дают арестантской массе команду на заготовку заточек: погуляем, мол! Нет, бунта как такового не было: слава богу, упредил кто-то экипаж. Подбросили письмо осторожные люди: так и так, мол: не хотим на виселицу, а «иваны» бунтовать заставляют!
