А уже через сорок минут перевязанная террористка была готова к допросу. Его проводили тут же, в больнице, куда, потрясенные новостью, прибыли все городские силовики. Для начала объяснил, что случилось, чекисту Галомахе, отдав ему очухавшегося парня. Он хотел забрать и девку, но по техническим причинам это было пока невозможно. Переговорил с Матюшиным. Потом еще и примчавшегося Лапина пришлось успокаивать. Тот появился не один, а в сопровождении наших автоматчиков. В общем, больничка на какое-то время стала весьма оживленным местом.
От всего этого переполоха даже благообразный доктор без звука выделил помещение для допроса. Хоть и причитал, что барышня, после получения обезболивающего (наверняка опиумом ее пичкал), несколько не в себе. Да и внешний вид у нее не совсем подходит для общения с мужчинами, так как для перевязки пришлось резать платье. На что я возразил:
– Фигня, док. Простынкой ее накроете, и приличия будут соблюдены. Поэтому давайте в темпе! Цигель, цигель, ай лю-лю!
Тем самым сопротивление было сломлено, и через пару минут я уже созерцал несостоявшуюся убийцу. Та томно лежала на койке, но услышав шум наших шагов, открыла несколько вздуренные от наркоты глаза. Сфокусиров взгляд на мне, с чувством выдала:
– Ненавижу! Убийца!
Такое начало меня несколько возмутило.
– Вы с ума сошли? Что значит – «ненавижу»? Вы меня даже не знаете, чтобы испытывать столь сильные чувства.
Но та упорствовала:
– Я тебя знаю вполне достаточно! Убийца! И разговаривать с тобой не буду!
Комиссар попытался было влезть, но я жестом остановил его. После чего опять обратился к этой ненормальной:
– Ну, если вы желаете перейти на «ты», то пусть так и будет. Просто интересно, откуда столько экспрессии? Да, я убивал немцев. Но сейчас идет война, поэтому с этой стороны ваши претензии беспочвенны. Что еще может быть? Как вариант – ты шмара ростовского урки Коськи Шмыги. Этого хмыря тоже шлепнул я, поэтому вполне понятна твоя личная неприязнь.
Повернувшись к Лапину, добавил:
– В принципе, тут все ясно. Эта бандитская подстилка от кокса вообще сбрендила и решила мстить за своего любовника. Дело житейское. А за покушение на красного командира ее скорее всего шлепнут по решению ревтребунала. Пойдем, Кузьма. Мне беседы с бывшими проститутками, ставшими воровками, совершенно никуда не уперлись. Брезгую я…
Подследственная, во время моего монолога вытаращившая глаза, увидев, что мы собрались уходить, не выдержала:
– Как вы смеете так говорить? Какая проститутка? Я честная девушка! А вы подлец! Вы убили моего отца и надругались над его телом!
Я возразил:
– Брехня. Не мог Шмыга быть вашим отцом. Молод слишком. И что значит «надругался»? Вы вообще соображаете, что мелете? Может, в вашей уголовной среде и принято трупы иметь, но не надо распространять свои больные фантазии на нормальных людей. Извращенка! Тьфу! Пойдем, комиссар, а то меня от этой калишной шлюхи сейчас вырвет!
Лица у присутствующих, включая охранника от ЧК, выражали полное непонимание ситуации. Благо этот наивный народ держал рот на замке (о чем они и были строжайше предупреждены перед входом), не пытаясь влезть и испортить игру. И тут, наконец, возмущенная совершенно беспочвенными обвинениями деваха поплыла. Со слезами на глазах она выкрикнула:
– Что за нелепость вы несете? Мой отец – подполковник Твердов! Алексей Федорович Твердов! Вы его убили там, в степи, вместе с господином Дроздовским и всем штабом! Но перед этим глумились над ранеными, пытая их и отрезая уши!
Народ несколько офигел от сказанного, а я, вздохнув, опустился на табурет. После чего уже совершенно другим тоном произнес:
– Алексеевна, не надо шуметь. Что-либо доказывать тебе я не стану. То, что подобные мероприятия очень сильно разлагают личный состав, ты могла и не знать. Это вряд ли входит в круг твоих интересов. Но хочу спросить – хоть какие-то зачатки логики у тебя есть? Ведь если допустить, что мы звери, не имеющие тормозов, то даже у зверей есть инстинкт самосохранения. И неужели ты думаешь, что «красное быдло» стало бы так резвиться, зная, что в любую секунду могут появиться многократно превосходящие силы неприятеля? Так даже турки не делают. Поэтому, девочка, думай сама, зачем тебе эту ложь в голову влили…
Отвернувшись от хлопающей глазами дамочки, я почесал начавший обрастать затылок и обратился к комиссару:
– Вообще странная вещь получается. За эту неделю я уже второй раз слышу про то, что чуровцы в том бою как-то не по-человечески себя вели. Но в первый раз просто говорили, что мы уши трупам резали. А сейчас, что над ранеными глумились…
Кузьма задумчиво выдал:
– Ну, пропаганда, она такая вещь… Очернить врага, это в порядке вещей. У беляков с тем же успехом могут сказать, что ты младенцев на завтрак ешь.
Я покачал пальцем:
– Это понятно, но вопрос, у каких именно беляков? Среди деникинцев просто слухи ходили. В которые в основном сами офицеры не верили. И рассказывались они исключительно по пьяному делу, в виде страшилки. А запустить подобную шнягу могли лишь те, кто исключительно по себе меряет и сам не гнушается над пленными издеваться. Угадайте, кто это?
Чекист, отряженный для охраны, напряженно слушающий наш разговор, выдохнул:
– Красновцы, суки! Я разок видал, что казачки с нашими обозниками сотворили. Словно мясники поработали. У нас половина отряда от одного токмо вида замученных обблевалися… С тех пор мы зарок дали – казачню в плен не брать! На месте кончать ентих тварей!
Лапин кивнул в сторону молчащей террористки:
– То есть, думаешь, она от красновцев?
– Уверен. Но не профессионалка. Вот так вот, навскидку, могу сказать, что по каким-то причинам барышня осталась одна. Просто будь она хоть при каких-то родственниках, они бы подобного не допустили. Так что – одна. Скорее всего приезжая. Возможно – беженка. Не исключено, что с целью вспомоществования обратилась к военной администрации за помощью. Вот ей и «помогли»…
Всхлипнувшая мамзелька внезапно подала голос:
– Мы с тетушкой в середине апреля из Царицына ехали. В дороге она тифом заболела. А когда тетя Маша умерла, я совсем отчаялась и решила опять обратиться к военным, чтобы они помогли найти папа. Я и до этого обращалась, но никто ничем помочь не мог. Так и ходила, пока не наткнулась на Анатолия Архиповича Жданова, сжалившегося надо мною и пошедшего навстречу. Он в контрразведке служит, поэтому, сделав запрос по своим инстанциям и получив ответ, рассказал, что сталось с папенькой. Еще рассказал, кто его убивал и как. Говорил, что там свидетель оставался, которого красные не увидели…
Кузьма встрепенулся:
– А-а… так вот оно что. А я голову ломаю, что за Твердов? С Дроздовским тогда положили много офицеров, но только двух подполковников. По документам, один был Каслер, а второй Нетаров. Никаких Твердовых там не было. А тут вона как… М-да, редкостный подонок, этот ваш Анатолий Архипович! Еще и свидетеля какого-то приплел.
