Как на насекомое! Даже те женщины с лыжными палками, оговорившие ее на автобусной остановке, не смотрели на нее с таким презрением. А Горелов – да. Станет ли она ему рассказывать правду? Зачем? Таню не вернуть, а ее саму не спасти, если тот, кто звонил на ее номер, задумает от нее избавиться.
В дверь звонили не переставая, а потом принялись стучать: громко, кулаками. Так приходит лишь полиция. Маша распрямила плечи, сунула телефон в карман домашних штанишек и пошла открывать.
– Если вы думаете, что я вам не все сказала… – произнесла она, распахивая дверь.
И тут же умолкла. На пороге ее квартиры не было Горелова. Там стоял тот самый человек, которого она оговорила, и он по ее милости очутился в тюрьме. Пусть ненадолго, но…
– Ты понимаешь, курица, что натворила?! – воскликнул он, выслушав ее сумбурные извинения.
– Понимаю. Простите.
Маша стояла и крепко держалась за дверь. Впускать его она не собиралась. Она вообще больше не станет впускать никого в свой дом! Она не боялась его. Если он на свободе, значит, не опасен.
– «Понимаю, простите»? И все? А как же компенсация?
Его взгляд прошелся по ее фигуре, и Маша вдруг почувствовала себя неодетой. Почти неодетой. Тонкие трикотажные штанишки были ветхими и тонкими, плотно облегали, а под ними не было нижнего белья. Она не носила его дома почти никогда, за исключением тех дней, когда к ней наведывался Игорь. И еще на ней тонкая футболка с глубоким вырезом.
Она очень, очень, очень неприлично одета для разговора с малоизвестным гражданином.
– Предлагаю обсудить все в кафе через дорогу. Буду через десять минут, – пробормотала Маша, вспомнив понравившуюся ей фразу из сериала, что шел вечерами.
Она попыталась закрыть перед ним дверь, не мешкая и не пускаясь в рассуждения: почему не везет такому приятному молодому человеку? Что стоит за его неудачами? Почему всем женщинам на свете он предпочел ту, которая оказалась занята и не ответила ему взаимностью? Маша сама видела, как та девушка не хотела идти с ним в парк поздним вечером.
Она точно ни о чем таком не думала, но, кажется, упустила время, когда еще могла закрыть дверь перед его носом. Упустила, и он вошел.
– Что вы себе позволяете? – возмущенно воскликнула она, семеня за ним в комнату. – Я вас не звала! И не приглашала!
– Я тоже тебя ни о чем таком не просил, – отозвался он меланхолично и провел ладонью по экрану ее телевизора. – Большой. Дорогой, наверное.
Маша не ответила, во все глаза глядя на его руки. Они были в перчатках! Он не снял перчаток, когда вошел! Почему?!
Ей вдруг захотелось развернуться и побежать, распахнув дверь, которая наверняка не защелкнулась – ей всегда приходилось прилагать усилия, чтобы захлопнуть ее. Надо просто схватиться за ручку, потянуть на себя, выбежать на лестничную клетку и закричать во весь голос.
И она повернулась! Правда не так быстро, как хотелось бы, и побежала, но не успела. Маша ничего не успела: ни схватиться за дверную ручку, ни выбежать на лестничную площадку, ни закричать. Он догнал ее, обхватил сзади, прижал к себе одной рукой, а второй припечатал ей рот. Запах дорогой кожи перчатки защекотал ей ноздри, и она чихнула.
– Господи! Какая же ты…
И снова брезгливость в голосе, ставшая уже привычной при общении с ней. Вот и этот тоже! Он ее презирает: за безродность, за сиротское детство, за неумелые попытки жить по общим правилам.
Маша с силой ударила его пяткой в колено. Он не ожидал, растерялся и чуть ослабил хватку, но ей хватило, чтобы вырваться.
– Не смей ко мне подходить, урод! – заорала она в полный голос, подбегая к двери. – Убийца чокнутый! Убирайся! Я вызову полицию!
И он сдался. Напряженность в его теле вдруг исчезла. Мышцы ослабли, спина сгорбилась. Он согнулся, прислоняясь спиной к стене. Руки в перчатках легли на колени. Он посмотрел на них и вдруг решительно снял, рассовывая перчатки по карманам черной куртки.
– Прости, что напугал, – проговорил он нормальным, вполне человеческим голосом.
– Вали отсюда!
Маша чуть приоткрыла дверь – ровно настолько, чтобы успеть сбежать в случае повторной попытки нападения, но не так, чтобы ее было видно с лестницы.
– Прости. Я не хотел… Хотя вру! – Он резко выпрямился и глянул на нее со странной усмешкой. – Именно напугать мне тебя хотелось. Чтобы ты поняла, что такое страх.
– Поверь мне, я знаю, – фыркнула Маша, приоткрывая дверь чуть шире. – Я выросла в детском доме. Там каждый день испытание. И я знаю, что такое страх, боль, одиночество, предательство. Если ты пришел меня воспитывать, иди к черту!
Видимо, она кричала достаточно громко. Дверь соседней квартиры открылась, из нее высунулась лохматая голова соседа дяди Игната.
– Машка! – позвал он строго. – У тебя все в порядке?
– Ага…
Неожиданно чужое участие, явившееся очень кстати, так растрогало, что выступили слезы. Маша шмыгнула носом.
– А орешь чего? – не сдавался дядя Игнат.
– С парнем общаюсь. Зашел отношения выяснить, – соврала она, выглянула на лестничную площадку и улыбнулась строгому соседу. – Все в порядке, дядя Игнат. Станислав уже уходит. Еще буквально пара слов.
– Смотри у меня, пигалица. – Сосед свел брови и в шутку погрозил ей пальцем. – Если что, ори громче. Помогу его вышвырнуть…
Маша закрыла наконец дверь и уставилась на Ильинова. Тот, в свою очередь, смотрел на нее.
– Умно, – неожиданно похвалил он, вдоволь наглядевшись на полураздетую Машу. – И имя мое назвала. Умно… Если вдруг с тобой что-то случится, все сразу снова вспомнят обо мне. Был, скажет твой сосед, у нее какой-то Станислав в гостях. Его ищите. Что же это за хреновня-то такая! А все из-за тебя!
– Я-то при чем?
Она скрестила руки на груди и глянула с вызовом. Она больше его не боялась: у нее обнаружилась защита в лице угрюмого соседа дяди Игната. Даже странно – он здоровался с ней всегда сквозь зубы и в ее сторону почти не смотрел. Когда она меняла трубы в квартире, и из-за этого отключали воду в подъезде, даже приходил скандалить. А тут вдруг заступился. Приятно.
– Надо было вести себя нормально, – проговорила Маша.
– Нормально, это как?
– Не вызывая у окружающих подозрения, – снова всплыла в памяти фраза из любимого сериала.
– Я просто смотрел на девушку, которая мне понравилась. Очень понравилась. Это преступление? – Ильинов широко развел руки в стороны и глянул на нее больными глазами. – А теперь ее убили, и меня в этом пытаются обвинить. Понимаешь, что ты натворила?!
– Что? – Маша исподлобья смотрела на гостя, которому все больше и больше хотелось сочувствовать.
– Ты своим дурацким лепетом внесла меня в список.
