Он тяжело вздыхает, ерошит свои короткие волосы и, наконец, признается:
– Теперь я снова возмущен, но уже совсем другим. Похоже, я старый дурак.
Свидетель замолкает.
Я, так и не уловив смысла сделанного заявления, прошу его объясниться.
– Тут перерыв был, я на улицу выходил подышать, освежиться, а там как раз рекламный щит меняли. Одну картинку сняли, другую поставили, вы не видели? В окошко не смотрели? – спрашивает Сергей Петрович.
Люди в зале, кто сидит ближе к окнам, привстают, чтобы выглянуть на улицу.
– Афишу театрального спектакля повесили, – объясняет Пархомов. – Красивую! Там Вера Песоцкая в черном кудрявом парике и белой тоге с золотой вышивкой. Тога, конечно, смешная, автор костюма историю моды не знает: у древних греков был совершенный тип драпированного наряда, подчеркивающий гармонию тренированного тела и одежды, динамизм и свободу движений, скрывающий недостатки фигуры. И ритм, расположение и форма складок, драпировок диктовались основной архитектурной формой эпохи – каннелированной колонной дорического ордера, а у Песоцкой защипы на плечах и рюши на груди! – Сергей Петрович смеется, мотает головой, вытирает выступившую в уголке глаза слезинку. – Рюши у древних греков, это же надо…
Я не очень понимаю, при чем тут греки с рюшами или без них, но терпеливо жду, и мое терпение вознаграждается.
– Но боги с ними, с рюшами, – говорит Пархомов. – У псевдогреческой Песоцкой на афише ожерелье. Весьма приметное, в своем роде единственное, такое раз увидешь – не забудешь. Вот я и не забыл: это то самое ожерелье в виде винограда из оникса, которое было частью конкурсного костюма Карины Карапетян!
– Вот же идиотка! – звучно шлепает себя по лбу расстроенный Маврученков.
– Не деньгами, значит. Ожерельем купили! – резюмирует очень довольная мама Кобылкина.
В театре в этот момент объявили бы: «Занавес!» – и закончили представление.
В современном театре, не в древнегреческом: там занавеса не было.
Здесь, в зале суда, комедия абсурда тоже заканчивается.
Опираясь на свидетельские показания, я имею основания полагать, что решение конкурсной комиссии было несправедливым и необъективным, поскольку принималось предвзято.
Но максимум, что я могу сделать в этой ситуации, – аннулировать своим решением результаты состязания и предложить организаторам провести конкурс повторно.
– И не жалко тебе девочек? Чокнутые родители опять потащат их участвовать в новом конкурсе. – После суда Натка дождалась меня в холле. – Зачем было предлагать провести его повторно?
– Эта рекомендация необязательна к исполнению. Подержи-ка. – Я сунула сестре в руки свою сумку, чтобы застегнуть пальто и закутаться в шарф: на улице мело, свежую афишу с актрисой Песоцкой в неправильной тоге и злополучном ожерелье занесло уже по самые рюши. – И вообще, я не могу влиять на судьбу чужих девочек. Кстати, а где наш мальчик?
– Да, где же наш мальчик? Арсе-ений!
Стоя на верхней ступеньке крыльца, Натка сложила ладони рупором и призывно покричала. Потом переставила руки козырьком к глазам и напряженно всмотрелась во мглу – точь-в-точь капитан на палубе корабля.
– Ты оставила нашего мальчика в одиночестве? – Я начала волноваться.
Наш мальчик, оставленный в одиночестве, бывает весьма разрушителен.
Неосторожно оставленный в одиночестве в моей квартире, он дважды устраивал потоп, один раз пожар и еще как-то спровоцировал локальный бунт машин, в результате которого я лишилась компьютера.
– Я оставила его не в одиночестве, а в прекрасной компании! – Натка попыталась успокоить меня и себя, но у нее это не вышло – рука-козырек задрожала в предчувствии серьезных потрясений. – Такие милые девочки, хорошенькие, чинные, благонравные…
Я тоже огляделась, но никаких благонравных девочек не увидела, заметила только охранника Виктора.
Он, впрочем, тоже выглядел на редкость кротким и добродушным. Курил под стеночкой, аккуратно стряхивая пепел в припасенную стеклянную баночку, и широко улыбался.
Я без слов, одной выразительной мимикой поинтересовалась причиной его радости и веселья. Витя сигаретой с огненным кончиком, как лазером, указал мне, куда смотреть.
Я посмотрела и крякнула.
На узкой полосе заснеженного газона высились два дивно красивых снеговика – высоких, стройных и щедро принаряженных. На одном была пышная юбка из кленовых листьев, на другом – из виноградных.
– Ах, разбойницы! – не ужаснулась, а восхитилась Натка.
Должно быть, ей приятно, что не только у нее ребенок «с сюрпризом», благонравные девочки тоже оказались маленькими разбойницами.
– Но как им родители разрешили? И не забрали костюмы, а им же повторно в конкурсе участвовать! – вслух задумалась я.
– К новому конкурсу наверняка другие костюмы будут, эти уже исчерпали свой потенциал, – решила Натка.
Округлые конструкции из лаковых листьев, уже слегка припорошенные свежим снегом, трепетали и сверкали зеркальными зайчиками, как дискотечные шары. У одной снежной бабы на голове краснел пышный бант, у другой – золотился завитой парикмахерский локон, свисающий с беспощадно вонзенной в темя заколки. Носов у снегурок не было вовсе, зато имелись улыбающиеся рты, размашисто нарисованные алой помадой, и круглые коричневые глаза из…
Я подошла поближе и посмотрела.
…из шариков керамзита.
То есть наш милый мальчик и две благонравные девочки еще и на соседнюю стройку сгонять успели.
Помимо роскошных снеговиков газон украшали крылатые фигуры «ангелов», полученные путем укладывания мальчика и девочек на снег с последующим просторным ерзаньем по нему мальчиковыми и девочковыми руками.
Фигур было больше, чем три. Видно, «ангелы» создавались в свободном экспрессивном стиле и получились не с первой попытки.
«Пуффф! Пуффф!» – послышалось сбоку.
Я повернулась на звук.
На краю газона Натка, присев на корточки, рукой в перчатке выколачивала снег из третьего снеговика – в сравнении с принаряженными маленького и неказистого. Снеговик, не обращая внимания на выбиваемые из него тучи белой пыли, радостно тарахтел:
– Мам, я решил, что хочу быть мангустом… нет, мангустером… или мангустатором… кто все вкусное пробует?
– Дегустатором? – Натка подсказала сыну нужное слово и снова сделала ладонью решительный «пуффф».
В свете близкого фонаря окутавшая мать и сына снежная пыль засверкала, как золотое конфетти.
– Точно, дегустатором! – обрадовался Сенька. – А ты умеешь печь гату с орехами? Ринка умеет, она меня угостила, очень вкусно!
– Что за Ринка?
– Ну, Каринка! Она хочет стать кондитером и делать разные торты. А Белка…
