– Круто, – согласилась я и встала, чтобы приготовить чай. – А о чем именно фильм?
– О красоте, о моде, о славе. – Сашка поискала глазами. – А еще будет чай? И что-нибудь к нему?
– Могу предложить вредный пудинг. – Я сходила к холодильнику. – Будешь?
– Эх! Поживешь с вами – научишься есть всякую гадость! – Сашка положила вилку, взяла чайную ложку и ковырнула пудинг в плошке – энергично, как работящий землекоп. – Ум-м-м… А ты знала, что Ада Егоровна уже снималась в кино? Вместе с балериной Плисецкой и певицей… не помню фамилию, но она тоже знаменитая была… короче, это американцы снимали фильм, он назывался «Три звезды СССР». И после него Аду Воронову пригласили в Штаты на парад лучших манекенщиц мира!
– Не знала. – Я вернулась за стол и тоже попробовала пудинг. – Ум-м-м… И почему все вредное – вкусное, а все вкусное – вредное?
– Даже слава. – Дочь потянуло философствовать. Она подперла подбородок кулачком и устремила рассеянный взор под потолок. – Вот все у нее было, у той Ады Вороновой – известность, признание, деньги, поклонники… И что в итоге – на финише? Сидит одинокая старуха, как Баба-яга Гипсовая Нога одна в своей хрущевской «двушке», как в лесной избушке… О, почти стихи! Ну, и где ее мировая слава? Фьють – улетучилась!
– Я вижу, общую концепцию будущего фильма ты уже набросала. – Я переставила на стол дымящиеся чашки.
– Угу. – Сашка помахала ладошкой, разгоняя пар, и осторожно попробовала: – Ой, горячо!.. Концепция-то мне ясна, теперь надо с выразительными средствами определиться… Тут неизбитый ход нужен, не просто интервью, а какое-то необычное… Ну, буду думать.
– Думай, – благословила я. – Думать всегда полезно.
Мне именно это сегодня Плевакин сказал:
– Думай, как это сделать. Думать полезно.
Мы с шефом встретились на выходе из здания суда в конце рабочего дня. Анатолий Эммануилович, дивно величественный в своем тяжелом пальто с меховым воротником и каракулевой шапочке пирожком (говорю же, он весьма консервативен), неспешно спускался по лестнице со второго этажа, и я притормозила, намереваясь пропустить его вперед. Начальство обычно не любит, когда сотрудники уходят раньше его.
Я сделала шаг назад, чтобы шеф меня не заметил, и, наверное, именно этим движением привлекла внимание Плевакина.
– Стой, кто идет! – скомандовал он и тоже остановился, перегнувшись через перила, чтобы лучше меня видеть. – Кузнецова! Ты вообще думаешь насчет этих, в цветах и листьях?
– Кто-то умер? – испугалась я.
Упомянутые цветы и листья почему-то проассоциировались с траурными венками. Просто день был трудный, и к вечеру мои запасы жизнерадостности почти иссякли.
– Кто-нибудь может умереть от старости, – язвительно согласился шеф. – Ты же отложила заседание на сколько? На несколько лет?
– Недель, – возразила я, смекнув, о каких именно цветах и листьях мы говорим.
О флористических нарядах не поделивших первое место юных красавиц.
– А я же просил решить все поскорее. – Анатолий Эммануилович сокрушенно покачал головой и поцокал, как белочка. – Ну, неделя, конечно, не срок… Но ты смотри, чтобы не получилось, как в тот раз. Никаких парикмахерских салонов в фойе и театральных костюмерных в гардеробе! Никаких спецмашин во дворе! И чтоб сортир басурмане не захватывали – это все-таки не частная ложа, а место общего пользования!
– Анатолий Эммануилович, да как же я им помешаю?!
Воображение уже нарисовало мне живописную картину. Я лежала за пулеметом, установленным у крыльца родного суда. Голова моя была обмотана окровавленным бинтом, грудь крест-накрест перетягивали ленты с патронами. В уголке живописное полотно было аккуратно подписано: «Оборона сортира». И указана дата, на которую я перенесла суд.
– А как хочешь, так и мешай им! Думай. Думать – это полезно. – Плевакин с кряхтением разогнулся, отвернулся от меня и продолжил спуск.
Вечером, уже дома, спровадив с кухни Сашку, чтобы не мешала мыть посуду – это процесс, за которым мне удивительно хорошо думается, – я так и сяк прикидывала варианты воздействия на две равно уважаемые семьи, Карапетянов и Кобылкиных.
Пулемет отвергла сразу.
Нет у меня пулемета.
Но есть друзья и знакомые, так не собрать ли их на общий совет?
Или хотя бы опросить дистанционно, ведь одна голова хорошо, а две и более – лучше.
Я попросила Сашку – в нашей маленькой семье в современных технологиях лучше разбирается она, – и дочь помогла мне собрать мини-конференцию в «зуме».
К участию были приглашены подруга и коллега Машка, помощник Дима и прокурор, он же мой любимый, Никита Говоров. Я несколько сомневалась, что все они прибудут на неожиданную виртуальную тусовку, и была приятно удивлена стопроцентной явкой.
Все были дома. Я узнала знакомый интерьер спальни Говорова (и, вероятно, покраснела), а также оленью шкуру, распяленную на стене в гостиной у Машки. Сама я устроилась на кухне, постаравшись сесть так, чтобы фоном стали симпатичные занавески в цветочек, а не кафель, который не помешало бы помыть. Мой бесценный помощник единственный из нас вышел на связь из солидного кабинета с массивной темной мебелью и дубовыми панелями – у Димы прекрасная старая московская квартира, доставшаяся ему не то от бабушки, не то от дедушки. Вот еще один плюс наличия правильных пожилых родственников…
– Добрый вечер, дамы и господа, я собрала вас здесь… – бодро начала я.
– …чтобы сообщить пренеприятнейшее известие? – перебила меня Машка.
У нее стоял на паузе телевизор с каким-то сериалом, и подруга хотела поскорее вернуться к просмотру.
– Зачем же так пессимистично? Чтобы спросить совета!
– А это малый совет или большой? – потребовал уточнения Говоров и тут же заверил: – В любом случае я польщен! Всегда готов, чем могу…
– Мы слушаем, Елена Владимировна, – без всяких шуточек и ажитации сказал мой помощник, и все выжидательно замолчали.
Я вкратце объяснила, какую задачу поставил мне Плевакин.
– Усилить охрану на входе, – предложил Никита. – И не пускать с подозрительными предметами, которые могут быть использованы для организации беспорядка. Как на стадионах в дни футбольных матчей делают! Отнимают громкоговорители, дудки-вувузелы, погремушки-кашеролы, деревянные палки от флагов, не пускают на территорию с детскими колясками, на роликах, скейтах, самокатах и велосипедах. А еще в масках, шлемах и других средствах маскировки…
– В самом деле, существует целый 14-страничный документ под названием «Правила поведения зрителей на стадионе», – оживился Дима.
Я вспомнила, что они с Говоровым оба большие любители футбола, на этой почве и приятельствуют между собой, а еще с Таганцевым, возлюбленным моей сестры Натки.
– В этом документе четко прописаны как понятные правила – например, зритель может быть допущен на стадион при наличии билета и прохождении процедуры осмотра, так и менее очевидные вещи, – неторопливо, в академической манере лектора – «зум» обязывал – продолжил Дима. – Если не ошибаюсь, пятая глава «Правил» целиком посвящена запрещенным к проносу на арену предметам, и в ней целых сорок четыре пункта. В частности, зрителям запрещается проносить, иметь при себе или использовать на стадионе громоздкие предметы, сумма трех измерений которых по длине, ширине и высоте превышает семьдесят пять сантиметров. Это касается сумок, рюкзаков и портфелей.
