– НЫРЯЕМ! – проорал Енох, неистово маша руками в воде.
Первая струя прошла мимо: раскаленный металл расплескал воду рядом с нами и выбил из нее гигантский фонтан пара. Под его прикрытием мы уплыли от стрелка на середину канала и дальше по течению: Бронвин тащила малышей на буксире, активно работая своими сильными ногами. Впереди поток исчезал под пешеходным мостиком. Еще одна струя горячего металла прошла у нас над головой и вонзилась в воду – нас весьма болезненно окатило каплями кипятка. Эмма метнула в плевуна еще один файербол сквозь завесу пара – она здорово наловчилась кидаться этими огненными шарами, – а Себби высосала из воздуха свет, еще больше испортив ему обзор. Где-то неподалеку бушевал Каул, но сквозь тьму и пар его было совершенно не видно. Миллард, кстати, оказался прав: воды он явно избегал.
Я тем временем почувствовал где-то рядом присутствие пусто́ты… но засечь, где именно, пока не мог.
Продолжая лихорадочно грести, мы углубились в туннель под мостом. Тут нас стрелок не достанет – разве что тоже прыгнет в воду… что, ясное дело, лишит его преимущества, это он наверняка понимал. В туннеле Бронвин живо прибила всю нашу компанию к стене, а Себби выплюнула немного дневного света, чтобы мы могли видеть друг друга. У стены обнаружилась небольшая платформа, а над ней – ржавая дверь. Плыть вперед и объявиться на той стороне было решительно невозможно – там-то нас враги и поджидали. Лучше им на глаза не показываться.
Мы выбрались на платформу, Бронвин отвесила двери пару пинков – железка заартачилась было, но потом издала стон и, слетев с петель, рухнула внутрь, открыв тесный проход.
– Надеюсь, никто из вас тесных помещений не боится, – проворчала она, но даже если таковые имелись, они предпочли промолчать: страх перед Каулом пересилил любые помещения, хоть тесные, хоть нет.
Себби отправилась во тьму первой и выдула еще света тонкой струйкой с губ. За ней, опираясь на руку Горация, захромал Юлиус. Бронвин нагнулась и, держа Софи за ручку, последовала за ними. Дальше проследовали Миллард, Енох, Эддисон, Эмма и Нур. Мы с Горацио замыкали шествие.
– Ты чувствуешь пусто́ту? – тихо спросил я его.
– Нет. Но я его чую.
– Значит, и она тоже нас чует.
Коридор был длинный, с низким потолком и весь пропахший мочой.
– Если там окажется тупик, я очень сильно расстроюсь, – пробормотал впереди Гораций.
Ему не пришлось. Проход заканчивался лестницей в длинной бетонной трубе, на конце которой обнаружилась крышка люка. Но люк, как выяснила Бронвин, добравшаяся туда в скрюченном виде, упираясь спиной в стенку трубы, а ногами в перекладины лестницы, был заперт снаружи. Она выругалась – чего почти никогда не делала – и принялась дубасить в него кулаками, пока мы ждали внизу.
Вот тогда-то я ее и почувствовал. Всегда в самый неподходящий момент и в наихудшем из возможных мест, разумеется… В коридор с другого конца вошла пусто́та.
– Скорее открывай! – заорал я наверх. – Пусто́та!
Звуки ударов сделались настойчивее, и, наконец, сверху ударил столб света. Бронвин прорвалась наружу, и мы спешно полезли вверх, навстречу свободе – или что там нас поджидало, бог его знает. Но нас было много, перекладины – скользкие, а пусто́та даром времени не теряла. Кому-то придется ее отгонять, пока остальные спасаются.
Эмма утрамбовала Нур в трубу – та даже пикнуть не успела, – потом зажгла обе руки и заняла боевую позицию рядом со мной. Горацио расчехлил снятую с пояса коробочку размером с большой фонарик. Одно движение запястья, и из коробочки выскользнуло длинное поблескивающее лезвие.
– Один из инструментов мастера Кинга, – пояснил он и начал отрывисто выкрикивать команды на этом новом пустотском диалекте, которого я не понимал.
Мои приказы на пустот больше не действовали, увы, так что из нас троих я единственный был совершенно безоружен. Но убивать пустот – моя профессия, так что я просто стоял там и слушал, как сердце гулко колотится о ребра.
Белые зубы сверкнули в темноте. С этой позиции пусто́та выглядела как полная пасть бритв, скачущая к нам рысью по коридору. Горацио поднял меч. Эмма выступила вперед и послала по коридору навстречу пусто́те стену огня. Это ее немного замедлило. А затем Горацио прыгнул и жестом профессионального фехтовальщика всадил меч сквозь тающее пламя. Пусто́та истошно завизжала.
Кто-то что-то крикнул нам с полпути наверх через трубу – настал наш черед подниматься. Эмма запустила в коридор еще один файербол и спиной начала теснить меня к лестнице.
– ИДИ, – прорычала она, и поскольку на этом этапе споры только замедлили бы операцию, я подхватил Эддисона, который мялся у первой перекладины, и с собакой под мышкой полез наверх.
Подо мной что-то орал Горацио, вопила пусто́та, металлическое лезвие лязгало о кирпичи… – но зато следом уже лезла Эмма. Через люк сверху протянулась рука Бронвин и выдернула нас с Эддисоном на свет божий. Мы рухнули на нее и все втроем покатились кувырком на землю. Мгновение спустя мимо пронеслась электричка – так близко, что волна воздуха чуть не зашвырнула нас обратно в подземелье: мы очутились посреди железнодорожного депо, а люк… – он очень мило устроился между колеями.
Как только поезд миновал, мы кинулись к люку. Я свесился над лестницей и позвал Эмму по имени. В ответ из темноты выстрелил язык пусто́ты и чуть не заехал мне прямо в лицо. Мы отшатнулись. Следом из люка вылезла и сама пусто́та, хлеща двумя языками во все стороны и не давая нам с Бронвин приблизиться; третий держал Эмму за талию. Она висела, обмякнув, и кровь текла у нее из раны на лбу.
Я заорал и бросился вперед. Язык прицельно саданул мне в кадык и сшиб с ног, лишив дыхания. Бронвин ухватила его обеими руками и вырвала бы с корнем, не будь он такой скользкий – конечно, он легко вывернулся из захвата. Затем из люка показался Горацио. Рубашка на нем была разорвана, а грудь – вся в крови. Пусто́та почуяла его, развернулась, и тогда одним балетным движением Горацио размахнулся и прорезал язык, который уже метил ему в шею. Разбрызгивая черную кровь, тот пролетел мимо. Пока пусто́та не успела опомниться, мечник перехватил оружие обеими руками, бросился на врага и напал на язык, державший Эмму, – лезвие прошло через него как горячий нож через слиток масла. Эмма бесформенной кучей свалилась на рельсы. Не давая ему атаковать снова, два оставшихся языка выбили меч у Горацио из рук, заарканили его шею и потащили навстречу гостеприимно распахнутым челюстям.
Челюсти сомкнулись. Лицо Горацио превратилось в маску боли. Я попытался встать, но едва сумел втянуть глоток воздуха в легкие. Бронвин метнулась мимо меня и сгребла Эмму с рельсов: к нам стремительно приближался еще один поезд. Пусто́та припала к земле и принялась пожирать свой обед. Вокруг ее ног собственная чернильная кровь мешалась с алой Горацио.
Бросить Горацио в объятиях смерти, с благодарностью приняв отданную за нас в жертву жизнь, было бы вполне простительно. Но ни я, ни друзья на это пойти не могли. Нур, зная, на что Горацио пошел ради нас, – не могла. Она сорвалась с места и помчалась к пусто́те. Я крикнул ей остановиться, но было уже поздно. Щеки ее раздувал концентрированный свет – видимо, она собиралась подобраться к пусто́те поближе и выплюнуть его ей в лицо… но все равно не успела: два языка подсекли ее под ноги, и она рухнула спиной на гравий. Но из-за атаки пусто́та потеряла равновесие, отвлеклась, и Горацио – все еще торча у нее во рту, но далеко не такой мертвый, как могло показаться, – сумел поднять руку и всадить ей что-то в глаз. Пусто́та взвыла и опрокинулась на спину. Поезд уже почти накрыл их… Это движение наверняка причинило ему неимоверную боль, но Горацио изо всех сил дернул себя вверх, из-за чего башка пусто́ты пошла вниз – прямо на рельс.
