Он бежит – ко мне, в сторону дома. К входу на веранду, где рваная сетка полощется и хлопает ветру.
…нет, не ветер ее порвал.
…какое же чудовище это сделало?
…жуткое, сгорбленное… гниющая кожа, черные глаза, извивающиеся языки…
Он открывает раздвижные двери и встает на пороге. И я понимаю, что успел вскочить на ноги, сам того не заметив.
– Ты кто такой? – спрашивает он негромко, но с напряжением в голосе.
И откидывает капюшон.
Передо мной мужчина средних лет. Подбородок острый – и особенно бросается в глаза из-за рыжей, аккуратно подстриженной бороды. Глаза не разглядеть за темными очками.
Стоять на ногах и видеть перед собой другого человека – это так странно, что я лишь краем сознания отмечаю другую странность: зачем ему солнечные очки в такую грозу?
Но я уже отвечаю ему, машинально:
– Якоб.
И только услышав себя, осознаю, что имя прозвучало неправильно.
– Я риелтор, – произносит он, и я сразу понимаю: врет. – Пришел закрыть окна от бури.
– Поздновато, – замечаю я.
Он переступает порог – медленно, словно пытаясь не вспугнуть настороженного зверька. Створки раздвижных дверей с шипением сходятся у него за спиной. Он окидывает взглядом контур, выжженный на полу, и снова переводит на меня глаза, скрытые за очками.
– Значит, это ты, – говорит он, и я невольно цепляюсь за край карточного стола, а человек подходит все ближе, стуча тяжелыми черными ботинками. – Джейкоб Портман.
Мое имя. Правильное, настоящее имя. Что-то выныривает с бульканьем из канавы, из темноты…
…жуткая пасть, раскрывшаяся среди клубящихся туч, громовым голосом произносит мое имя…
…девушка с черными как смоль волосами… такая красивая… рядом со мной, и я слышу ее крик…
– Думаю, ты знал одного моего приятеля, – говорит человек в темных очках. Улыбка его сочится ядом. – Он часто менял имена, но ты его знал как доктора Голана.
…жуткая пасть в облаках…
…женщина, корчащаяся в траве…
Образы врываются в мой разум – резко, без предупреждения. С трудом волоча ноги, отступаю, пока не чувствую, что уперся лопатками в стеклянную дверь. Человек в темных очках продолжает надвигаться и что-то достает из кармана. Какую-то черную коробочку с металлическими зубцами.
– Повернись спиной, – приказывает он.
Внезапно я понимаю, что все очень серьезно и надо защищаться. Я притворяюсь послушным и поднимаю руки, как будто показывая, что сдаюсь. Но как только он подходит достаточно близко, я с силой обрушиваю кулаки на его лицо.
Человек кричит. Темные очки отлетают в сторону, и я вижу его глаза – совершенно белые, как пара сваренных вкрутую яиц. Глаза убийцы. Я слышу громкий треск, и между зубцами черной коробочки, которую он держит в руке, проскакивает голубая искра.
Он бросается на меня.
Разряд тазера жалит меня сквозь рубашку и отбрасывает назад. Я влетаю спиной в стеклянную дверь. Почему-то она не разбивается.
Белоглазый уже сидит на мне верхом. Тазер посвистывает, перезаряжаясь для нового удара. Я пытаюсь сбросить с себя этого ужасного человека, но я сам еще не перезарядился до конца. Я все еще слишком слаб. Плечо и голова разрываются от боли.
Внезапно он дергается всем телом, испускает вопль и обмякает, а я чувствую, как по моей шее течет что-то теплое.
Это кровь. (Что, моя?)
Белоглазый хватается за что-то и начинает заваливаться набок. У этой штуки бронзовая рукоять, и она сантиметров на пятнадцать торчит из его шеи.
Позади него возникает странное темное пятно, живая тень. Она выбрасывает руку, хватает тяжелую дедушкину пепельницу и бьет белоглазого по голове. Тот испускает стон и падает. Из тени выступает девушка.
У девушки (я знал ее в Прошлом!) длинные черные волосы, спутанные и мокрые от дождя. Длинный черный плащ, весь в грязи. И бездонные черные глаза, расширенные от ужаса. Она всматривается мне в лицо, и в ее глазах вспыхивает узнавание.
Еще не все фрагменты мозаики встали на место, мысли по-прежнему мечутся между явью и бредом, но я понимаю, что происходит чудо. Чудо, что мы живы. Чудо, что мы здесь, а не в том, другом месте.
Боже мой.
Там было так ужасно, что у меня нет слов.
Девушка совсем рядом. Она стоит рядом со мной на коленях. Наклоняется, обнимает. Я хватаюсь за нее как за спасательный круг. Какая она холодная! Чувствую, как она дрожит. Мы цепляемся друг за дружку, а она все твердит мое имя. Снова и снова. И каждый раз, как она повторяет: «Джейкоб!» – я чувствую, что Настоящее становится еще немного плотнее, еще чуточку реальнее.
– Джейкоб, Джейкоб! Ты меня помнишь?
Человек на полу снова стонет. Ему вторит алюминиевый каркас веранды. И свирепый ветер, который мы как будто принесли с собой из того, другого места, тоже стонет, как раненый зверь.
И я начинаю вспоминать.
– Нур, – говорю я. – Нур. Ты – Нур.
В тот же миг я вспоминаю все. Мы выжили. Выбрались из петли Ви, прежде чем та успела схлопнуться. И теперь мы во Флориде, на дедушкиной веранде, на старой синтетической траве, которую я помню с детства. В настоящем.
По-моему, я все еще в шоке.
Мы сидели на полу, крепко обнявшись, пока бившая нас обоих дрожь не начала стихать. Буря все так же ярилась. Человек в желтом дождевике лежал неподвижно – только его грудь вздымалась и опадала, но как будто все реже. Синтетическая трава под его головой промокла и потемнела от крови. Из шеи по-прежнему торчала бронзовая рукоять ножа, которым ударила его Нур.
– Это дедушкин нож для писем, – сказал я. – И вообще, это его дом. Он тут жил.
– Твой дедушка? – Она отодвинулась, но совсем чуть-чуть, только чтобы взглянуть мне в лицо. – Тот, что жил во Флориде?
Я кивнул. Стены задрожали от очередного раската грома. Нур оглядывалась вокруг, качая головой и не веря собственным глазам. «Не может быть», – читалось в ее лице. И я прекрасно понимал, что она сейчас чувствует.
– Но как?.. – пробормотала она.
Я ткнул пальцем в силуэт, выжженный на полу.
– Вот тут я очнулся. Понятия не имею, сколько был в отключке. И какой сейчас день.
Нур потерла глаза.
– У меня тоже в голове все путается.
– А что последнее ты помнишь?
Нур нахмурилась, пытаясь собраться с мыслями.
– Мы пришли в мою старую квартиру. Потом мы куда-то ехали… – Она говорила медленно, будто пыталась сложить картину из обрывков ускользающего сна. – Потом мы оказались в петле… да, мы же нашли петлю Ви! А потом бежали от бури… нет, от торнадо…
