– АДСКАЯ ПОГАНЬ!
Все так и остолбенели.
– Гораций, хорош орать! – примирительно сказала Оливия.
На нас уже начинали смотреть люди.
– Тварь! Изблевало тебя чрево Абатоново! Из тысячи мертвых душ сваяло! Отрясаешь ты землю с лядвий своих и воздымаешься, порождение праха и мертвечины…
Дальше ему кто-то отвесил знатную пощечину, и он умолк, таращась вперед широко распахнутыми глазами.
Это была мисс Сапсан. Тяжело дыша после пробежки, она стояла над ним, занеся руку для новой оплеухи, если в том возникнет нужда.
– Все в порядке! – сообщила она комнате в целом. – Пожалуйста, занимайтесь своими делами.
Гораций моргал и тер щеку.
– Прошу меня извинить, мистер Сомнассон.
– О, все хорошо, мисс. Не знаю, что это на меня нашло. – Он легонько тряхнул головой и потерянно посмотрел на меня. – Джейкоб, я очень извиняюсь.
– Может, тебе Джейкобовы пусто́ты приснились? – предположила Эмма.
– Да, – быстро кивнул он. – Наверняка так оно и было. – Но выглядел все равно ошалело, словно… если это и была правда, то не вся.
Мисс Сапсан присела рядом на корточки и положила ладонь ему на коленку.
– Гораций, ты в этом уверен?
Он посмотрел ей в глаза и коротко кивнул.
– Внушения моего брата могут навредить вам, – сказала мисс Сапсан. – Он в состоянии наслать на вас очень неприятные ощущения. Но не может причинить реальный вред, запомните это.
Кто-то на другом конце комнаты проснулся с пронзительным криком – кажется, Крах Донован.
Мисс Сапсан встала. У нее было еще девяносто девять человек, о которых нужно позаботиться.
– Скоро все кончится, – пообещала она и поспешила к Краху.
Гораций снова затеял извиняться, но я чувствовал себя как-то странно… и раздраженно – и говорить об этом совсем не хотел.
– Я скоро вернусь, ребята.
– Ты куда? – всполошилась Нур.
– Пройдусь. Надо прочистить голову.
Она спустила ноги с койки.
– Компания нужна?
– Нет, спасибо.
Да, я знал, что ранил этим ее чувства, но мне ужасно нужно было сейчас остаться одному.
* * *
Я брел по залам, освещенным свечами и полным колеблющихся теней, – то и дело подскакивая, когда принимал какую-то из них за человека. Что-то зудело у меня в мозгу – далекое эхо того голоса… Нет, не Каула. Чьего-то еще.
Иди сюда.
Но не только это донимало меня. Странная вспышка Горация попала в цель. Бывало, конечно, что его сны ничего не значили, но куда чаще смысла у них было хоть ложкой ешь – только не такого, что поймешь в лоб. Он назвал меня чудовищем – интересно почему? Может быть, я слишком много времени провел в разумах чудовищ, и они успели поселиться в моем? Или вдруг я – чудовище, потому что подвел нас так близко к победе и проиграл? Несмотря на все мои усилия, несмотря на все успехи в битве, Каул никогда еще не был так близок к триумфу. А мы – к гибели. Дай ему только время, и он поднимет новую армию пустот – еще сильнее, еще… более неконтролируемую, и этой ошибки с закупориванием сразу целого стада в замкнутом пространстве он уже больше не повторит, уж будьте спокойны! А теперь, когда мы собрались бежать, а врагов у него больше никаких не осталось, у него будет все время этого мира, чтобы творить что заблагорассудится.
Скоро все будет кончено, сказала мисс Сапсан. У нее не было привычки нам врать… но я знал, что это не совсем правда. Мы сдались. Мы бежали с поля боя. Нас разбили. И Каул никогда, никогда не прекратит нас преследовать.
Под ногами были ступеньки… Я так ушел в свои мысли, что уже не понимал, куда шагаю, – пока не очутился на лестничной площадке нижнего зала Панпитликума. Зуд в голове превратился в тягу, и тянула она меня вверх.
Я хочу тебе кое-что сказать.
Голос был ужасно знакомый, но я до сих пор никак не мог взять в толк, кому он принадлежит…
Еще один этаж и еще… Воздух стал еще холоднее. К тому времени, как я добрался до верха и оказался среди музейных витрин Бентама, изо рта у меня уже вырывались затейливые облака пара.
Тяга взялась за меня как следует и тащила теперь вперед по темным проходам между всякими странными диковинами.
Когда дорогу мне заступила какая-то фигура, это вышло так неожиданно, что я чуть на нее не кинулся.
– Это всего лишь Ним! – сообщила, увернувшись, фигура и выступила в платок зеленого света из окна.
Старый камердинер Бентама. Волосы – как метелка из перьев; глаза большущие и совершенно загнанные.
– Хозяин хочет с вами поговорить.
– Ним, твой хозяин мертв.
– Нет, сэр, – слуга энергично потряс головой. – Он сейчас в ванной.
Он повел меня именно туда, куда тянула та неведомая сила – оказалось, в ванную. Там обнаружилось маленькое окно, а к окну прильнул снаружи призрачно синий силуэт Бентама собственной персоной. Шея у него была длинная и извилистая, как один из пальцев Каула. Кажется, между братьями сейчас существовала какая-то паразитическая связь.
– Видите? – показал Ним.
Губы Бентама зашевелились, но я ни слова не услышал.
– Ухом к стеклу, – проинструктировал старый камердинер.
Стекло все покрылось инеем, и когда я прижался к нему ухом, холод был такой, что ощущался как ожог.
– Оставь нас, Ним, – проскрипел Бентам, и меня как током продернуло при звуках этого голоса.
Голос был тот самый, что звал меня во сне.
Ним ускользнул, и Бентам продолжал:
– У меня мало времени – мой брат сейчас спит.
Его лицо от речи искажалось, то вытягиваясь, то сжимаясь самым гротескным образом; слова звучали так, словно он тонул и судорожно хватал ртом воздух.
– Дверь спрятана за картиной в коридоре. Скважина – у меня в ухе, а ключ – в пуковместилище.
– Где?
– Последние газоиспускания сэра Джона Соуна. Разумеется, просто мера предосторожности, чтобы кто-нибудь не залез случайно внутрь и не нашел невидимый ключ.
– Ключ от чего?
– От Библиотеки Душ. – Голос так ослабел, что почти угас; синий силуэт лица почти исчез, но потом снова вернулся – поддерживать связь с этим планом реальности ему, судя по всему, было нелегко. – Вы разве не его искали?
– Я думал, единственная дверь уничтожена!
– Всякая дверь в петлю в поверженной башне тварей, – ему пришлось прерваться, чтобы глотнуть воздуха, – имеет дубль в этом доме. А эта, стало быть, нет? – Он погрозил пальцем. – Как такое может быть? Это самая важная дверь из всех. Воистину она здесь, но найти ее может не каждый. Никто, кроме тебя, мой мальчик, должен тебе сказать.
