– Разбилось, – замечаю я и провожу пальцем по изогнутой линии. Края острые. Режутся. И больше нет цельной картины пейзажа. Распалась. На неправильные многоугольники. Как мозаика.
Романов стоит сзади, и я вижу его через отражение. Через мозаику битого стекла. Он бросает короткий нетерпеливый взгляд в мою сторону и небрежно отмахивается.
– Бывает.
Бывает. Все бывает.
– Особенно, если бросаться тяжелыми предметами.
– Будешь напоминать мне о не самых приятных моментах моей жизни? Не утруждайся, у меня хорошая память.
Я ничего не собираюсь делать. Ничего говорить и ничего добавлять. Когда мы поднимаемся наверх, я молча подхожу к нему и кладу ладони на ворот его рубашки. Шепчу тихо: «Можно?». Прежде чем расстегнуть пуговицы и коснуться поцелуем его ключиц.
Он кивает. Соглашается. Мы вместе соглашаемся, что в тишине лучше. Без слов. Без фраз. Без объяснений. Одними губами по горячей коже. Языком. Задерживая дыхание.
Мои пальцы скользят к ремню. Справляются с пряжкой.
И только потом я медленно опускаюсь перед ним на колени.
***
Первое, что я вижу, когда открываю глаза – небо. Голубое, словно покрытое глазурью. Ясное и высокое. Это небо компенсирует холод дома. Наполняет его воздухом и жизнью. За это небо с розоватыми облаками – можно простить все.
За возможность, едва проснувшись, вдохнуть солоноватый свежий запах. Услышать тихий шепот озера и крик чаек.
И тогда пробуждение никогда не покажется ужасным. Лучи солнца согреют и рассеют все плохое. Потому что не может быть ничего плохого, когда вокруг столько света. Когда блики от воды пляшут на белоснежных стенах. Танцуют на коже. Оседают на ресницах. Когда лениво щуришься и безотчетно улыбаешься новому дню.
Здесь все буквально пронизано солнечным светом. Пропитано. Наполнено. До отказа. Чтобы это понять, нужно было всего лишь проснуться. Не торопясь. Не спеша. Чуть-чуть полежать, не двигаясь. Под мягкими сатиновыми простынями. Закрыть глаза, прислушаться. Медленно. В пространстве. Примеряя на себя каждую минуту. Каждый звук. Проникнуться. А потом перевернуться на живот и уткнуться лицом в подушку. Ощутить, как тягучий сон отходит в сторону. Как кровь наполняется кислородом, а затекшие мышцы расслабляются. Потянуться. Всем телом как кошка. И заурчать от удовольствия.
И даже тот факт, что я одна, не портит настроения. Не портит, но оставляет привкус недостаточности. Легкий осадок разочарования. Почти незаметный.
Сквозь туман сна, помню его быстрый поцелуй. И такое же быстрое прикосновение к обнаженным плечам. На прощание. Прежде чем уйти.
Помню его запах и дыхание у кожи. Помню его. Рядом.
Помню, как сквозь туман сна, хотелось попросить его не уходить. Только хотелось… или действительно попросила. Вот только ответа не помню. Или его и не было.
После него на столе осталась визитка с телефоном такси. И его короткая фраза: «Если захочешь уехать, позвони по этому номеру». После него осталась недопитая чашка кофе. Две сигареты в пепельнице. Приоткрытое окно. И едва заметный аромат туалетной воды. Все.
У меня нет телефона, так что мне не приходится ждать его звонка. В который я не сильно-то верю. Так даже проще. Нет надежды – нет разочарования. Разочарование всегда появляется в паре с возможностями. Особенно с упущенными. Это прям-таки любимая комбинация для натянутых нервов.
Наверное, поэтому я тут не задерживаюсь. Остаться – означало бы признать, что все остальное отошло на второй план. Кроме него. Но у меня действительно есть дела. Какие-то. Где-то. Зачем-то.
И вся эта неопределенность держит в тонусе. Не дает расслабиться.
Ночью, прежде чем заснуть, Романов сказал мне:
– Тебе тяжело, потому что ты не знаешь, чего хочешь.
Его голос был глухой. Его голос был у самой кожи. В районе шеи. Он обнимал меня сзади и облизывал словами. Так что я не слышала их, а чувствовала.
Я ответила:
– Мне тяжело, потому я слишком многого хочу. Одновременно. А так не бывает. Приходиться выбирать.
– Значит, ты не умеешь выбирать.
– Значит, не умею.
Его руки покоились у меня на талии. И он так крепко прижимал меня к себе, что иногда было трудно дышать. А еще было трудно вот так вот лежать рядом с ним. Просто лежать. В непосредственной близости. И до одурения вдыхать запах его кожи. Закрыв глаза, стараться запомнить момент. Каждую секунду.
– Меня никто этому не учил.
– Сама научишься, когда вырастешь.
– Будет поздно.
– Так оно обычно и бывает. Иначе никогда ничего не поймешь.
Лучше бы это был просто секс. Но секса не было. Было ранее утро и наш тихий шепот. Были осторожные прикосновение и сплетенные пальцы. Было молчание, а в молчании – отчаяние. Было то, чего никогда не было. Между нами. Что-то, что придавало минутам дополнительный вес. И этот вес ложился тяжелым грузом на плечи.
– Тогда скажите мне, мастер, как же быть? – я пыталась разукрасить безысходность иронией. У меня это паршиво получалось. Блекло и неумело.
Он не обращал на мои попытки внимания. Целовал между лопаток. Между своими ответами. Между мгновениями тишины. От его губ исходило тепло. Кожу царапала щетина. И мое дыхание перехватывало. От каждого его прикосновения.
– Привыкай считать свое решение единственно правильным.
Я смотрела прямо перед собой. В густую темноту предрассветных сумерек. Смотрела и понимала, что в чем-то он прав.
Только правота способна убить сомнения.
***
Возвращаюсь в гостиницу. Я всегда в нее возвращаюсь. Как в родной дом. В любом случае, возвращаться мне больше некуда.
На стойке регистрации, мне передают сообщение от Алины и адвоката Татьяны. В такой последовательности. Или другой. Алина напоминает о том, что в субботу мы идем на открытие клуба. Татьяна – просит о встрече. Она оставляет свой номер телефона. Алина – нет.
Алина не просит. А ставит перед фактом.
Поэтому я благополучно оставляю ее без внимания и, изучив настенный календарь, набираю со служебного телефона Татьяну.
Если понадобится, Алина и так меня найдет. Все эти напоминания, сообщения – формальность, не более. Видимость дружеских отношений. Поддержки, заботы и прочей фигни.
Татьяна будто ждет моего звонка. Отвечает тут же. На первый или второй гудок. Она говорит:
– Нам надо встретиться.
Я не успеваю ничего ответить, как она добавляет:
– Встреча затянется. Часа на три, как минимум. Поэтому мне нужно твое свободное время. Лучше неограниченное.
Прислоняюсь к стойке и лениво интересуюсь:
