– Через час мы с Аришкой пойдем гулять, – я оглядываюсь на электронные часы в коридоре, словно подтверждая тем самым свои слова. – Пока не хочешь посидеть с нами?
Я открываю дверь, и мы вместе входим в палату.
Можно играть в Твистер. Можно смеяться. Можно слушать заливистый смех Арины и смотреть, как он переливается в воздухе, словно мыльные пузыри. Всеми цветами радуги. Это может приносить удовольствие. Удовольствие от столь теплой, но при этом непривычной компании. У меня не было детей. Даже в близком окружении. А рядом с ними все просто – всего лишь делать то, что приносит радость. То, что заставляет улыбаться. Открыто. От души. Изнутри, а непосильно. Когда улыбку невозможно удержать в себе, сохранив при этом серьезное выражение лица. Когда этого делать и не надо.
Бывают такие моменты. Откровенной воздушности во всем. Наверное, бывают.
Так вот, упираясь ладонями в разноцветные круги и пытаясь дотянуться ногой до зеленого поля – я этого не чувствую. Никакой, совершенно никакой воздушности. Ни легкой, окрыленной свободы. Ни безмятежного счастья. Я думаю о том, что хорошо, что на мне джинсы. В них действительно удобно. Резвиться.
Но ощущаю я себя глупо. Настолько глупо, что и правда хочется расхохотаться от этой глупости. Некоторые нюансы воспитания ничем не перешибить. Не зря мне все время, начиная с сознательного детства, вколачивали как себя правильно вести. Это дерьмо настолько плотно засело у меня голове, что играя в подобные простые игры, я так и вижу себя со стороны глазами своей матушки, которая презрительно улыбается и закатывает к небу глаза. Ее пальцы ложатся на виски, и она тяжело вздыхает «О, Боже, Анна. Сколько тебе лет? Как ты себя ведешь?». Именно это и бьет по сознанию. Больнее всего. Мать, которая с утра всегда была, словно вылизанная. Отполированная. В строгом домашнем костюме. Уже к завтраку. Даже вставая ночью попить воды, прежде чем выйти, она расчесывалась, накидывала на плечи прозрачный пеньюар и засовывала свои точеные ножки в мягкие туфельки на каблучке.
Женя спрашивает, когда я успела подать документы. Я мычу из под него нечто невразумительное. Я советую ему подвинуться, чтобы я смогла занять положенный мне круг. Чтобы поддержать компанию и не проиграть почти сразу же. Волосы застилают мне глаза, и я ни черта не вижу, только слышу, как откуда-то со стороны звенит, как воздух на морозе, смех Ришки.
– Это сделать мне никто не мешает.
Мне ближе блек джек и покер с их изумрудными столами, шампанским и элегантными вечерними платьями. Видимо, так быть не должно. Должно быть что-то другое. Но так есть. И это правда.
Я говорю:
– Если откажут – напишу еще раз. И еще раз. Мне надо как-то вырываться из всего этого.
Передвигаю руку на красный круг и оказываюсь лицом к лицу с Ришкой. Подмигиваю. Улыбаюсь.
– Одомашниться что ли. Я устала, но у меня нет повода остановиться. Я знаю, что могу и хочу жить по другому, но я так же знаю, что просто так мне никогда к этому не прийти.
– И давно ты привыкла использовать других в своих целях?
Изворачиваюсь, чтобы посмотреть ему глаза. Задумчиво замираю. Моя поза такая же неудобная, как и вопрос.
– Все, что мне надо это импульс к действию. Я никого не использую. Я пользуюсь случаем что-то поменять. Не важно в какую сторону. То есть, о результате я не думаю совсем. Главное процесс. Сама тенденция. Не стремление к лучшему, а просто стремление. Но для этого мне нужен кто-то, кто заставит меня двигаться.
– И сейчас это Арина?
– Да. Это плохо?
– А что будет потом? Когда представится другой случай?
Я молчу не потому, что мне нечего сказать. Я молчу не потому, что Женя загнал меня в угол своим вопросом. Мой взгляд скользит по линолеуму, по его блеклому выцветшему рисунку, затоптанному и замызганному. Взгляд передвигается в пространстве. Очень медленно и осторожно. Между секундами. Выхватывает детали. Всего лишь момент, чтобы вскинуть голову и отбросить волосы с лица. В этот момент я просто замечаю чуть больше, чем в предыдущий. На каких-то несколько сантиметров. И первое, что я вижу после линолеума – это носки идеально начищенных туфель. Черных и кожаных. У себя под носом.
Я так резко дергаюсь в сторону, что не удерживаю равновесие. В том числе, душевное. Эффект равносилен удару электротоком. Неожиданному удару, но до мозга костей. С резкой неконтролируемой реакцией тела. С губ срывается грубое «Бл?дь» и катится тяжелым свинцовым шаром по полу.
Женя не успевает сообразить, что происходит. Он вообще ничего не успевает и ничего не понимает. Смех Арины обрывается, когда я вдруг, сбивая весь порядок игры, падаю на колени. Все остальные падают вместе со мной. Все-таки твистер прекрасно развивает командный дух и великолепно позволяет чувствовать партнеров. Всем телом. Но в отличие от меня, они все так же не понимают, что происходит. Они на шаг отстают от моего понимания. От моего знания, что дальше ничего хорошего не случится.
Мой взгляд упирается в отглаженные стрелки брюк. Поднять голову и посмотреть в глаза Романову – не хватает смелости. И наглости. И еще чего-то там, что придает уверенности в любой ситуации. Я стою перед ним на коленях и судорожно соображаю, что делать дальше.
Его слова проникают в легкие вместе с кислородом. Растворяются в крови. И потом только доходят до мозга. С безумным опозданием. По всем статьям.
– Он или она? – слишком спокойно, чтобы поверить в это самое спокойствие. Слишком тихо, чтобы услышать безразличие. Как-то совсем не так, чтобы убедиться в благополучном исходе. Его тон мне не нравится. В нем переизбыток «слишком». До неестественности.
Сглатываю комок в горле. Заставляю себя чуть откинуться назад. Но подняться на ноги пока не могу. Даже для того, чтобы хотя бы немного с ним сравняться.
Романов смотрит только на меня. Будто больше в комнате никого нет. Вернее, больше его никто не интересует. И лишь когда он вновь повторяет свой вопрос, следует короткий кивок головой. Но взгляд остается неподвижным. Как и он сам.
– Не заставляй меня самому это выяснять.
Все еще спокойно, но уже на грани. Сквозь плотно сжатые зубы. Все еще тихо, но уже больше с тихим рычанием.
А я думаю, как бы не подставить. Как бы не выбрать неправильный ответ. И какой он вообще будет правильный.
Ришка, наконец, выбирается из под Жени и бросается ко мне. Ее тонкие ручки обвивают шею. Глаза расширены от страха. Она шепчет мне на ухо.
– Ань, это кто?
Мое бездействие, мое оцепенение кончается. Ровно с ее словами. Я резко поднимаюсь и подхватываю девочку на руки. На моих губах расцветает натянутая улыбка. Ришка хорошо знает ее цену. Точнее, бесценок. Она умеет распознавать искренность. Потому что, когда это редкость в твоей жизни – волей-неволей научишься различать любые ее проявления.
Но дело сейчас не в этом.
Необходимо любыми способами замаскировать растерянность. Граничащую с паникой.
