Выбрасываю в урну папку и, чуть помедлив на выщербленных ступенях, захожу внутрь. Запах, от которого меня раньше чуть не стошнило, теперь кажется знакомым. Он как будто приводит в норму все функции организма. Отвлекает от ненужных мыслей и возвращает сбившуюся планку жизненной позиции на место.
За административной стойкой меня встречает милая девушка. То есть она изо всех сил старается именно такой выглядеть, но ее улыбка то и дело сползает с губ, и она с большим трудом возвращает ее на место. Называю свою фамилию. Объясняю ситуацию. Возможно, очередная финансовая помощь. Может быть, просто помощь. Мне или вам. Вы не понимаете? Не трудитесь. Я и сама не в курсе, о чем говорю. Просто дайте немного времени для реабилитации. Ваших подопечных? Конечно, и их тоже. Спасибо, вы ничем не можете мне помочь. Я сама. Я сама. Вы не против?
Она не против. Она оценивает мой внешний вид коротким взглядом, равнодушно пожимает плечами, словно говорит «Делайте, что хотите». В ее записи занесено мое имя. Напротив него записана сумма пожертвования. Как и в любом другом месте, здесь тоже многое играют деньги. Они открывают двери и пускают внутрь, а уж хочешь ты туда зайти или нет – дело твое.
Не торопясь иду по узким длинным коридорам, замечаю рисунки и слабо им улыбаюсь. Я прохожу мимо палат, в которые некоторые двери открыты. Я вижу в них застеленные кровати, прозрачные трубочки капельниц и столики, заставленные медикаментами и детскими влажными салфетками. Сложные конструкции медицинских приборов и красочные книжки со сказками. Я вижу на полках застиранных зайцев, мишек, собак. С черными глазами-пуговками, испуганно следящих за мной. За каждым шагом.
И только потом замечаю ребенка. Девочку.
Растеряно останавливаюсь. Замираю. И, кажется, не дышу.
У нее светло-голубые глаза. Пронзительно голубые в обрамлении густых темно-рыжих ресниц. И только по цвету ресниц можно сказать, что она рыженькая, потому как волосы на голове у нее тщательно сбриты. Бледные тонкие губы, вздернутый аккуратный носик, острые скулы. Она настолько худая, что создается впечатление, будто ее кожа светится изнутри. Изможденная. Уставшая. Словно вот-вот упадет в обморок. Или умрет. Прямо здесь. В коридоре. На холодном полу. С большими голубыми глазами и лиловыми синяками на руках.
– Вам дальше, – видя мое замешательство, вдруг отзывается девочка и отводит взгляд. Голос у нее не звонкий, а хриплый. Глухой. В нем лишь отголоски заливистых детских нот. Слабое напоминание.
– Что? – я неловко перекладываю сумку в другую руку. Но и не думаю шевелиться. Стою себе на месте и смотрю на это человекоподобное существо. То ли в шоке, то ли в прострации.
– Я говорю, дети дальше, – терпеливо повторяет она с таким пренебрежением, будто сама к категории «детей» не относится. Но ей лет шесть, не больше, а глаза уже тусклые и безжизненные. Мне становится не по себе от этого. Хочется передернуть плечами и как-то исправить картинку, представшую передо мной. Раскрасить ее. Наделить теплом и светом.– Маленькие. Совсем. Вы же их ищите? Если приходят, то только за ними.
Нет. Не ищу. Это уж точно.
– Нет, – эхом повторяю я свои мысли.
– И они тоже не нужны, – довольно соглашается она и одергивает выцветшую сорочку. – Никому.
Ситуация, требующая моральной отдачи и каких-то слов. Самых простых, но способных поддержать и как-то успокоить. Не переубедить, а всего лишь отвлечь. Тут не подойдет жалость или сочувствие. Лишь полное проникновение в самую суть, намеренное погружение в вязкое болото реальности.
Беру ее за руку, сжимаю тонкие пальцы и веду внутрь палаты. Мы садимся на низкую койку друг против друга и молчим. Я не знаю, что говорят в таких случаях. Я не знаю, о чем говорят в таких случаях. Такой случай вообще первый раз в моей жизни. Поэтому я начинаю сначала. Спрашиваю ее имя.
Прежде, чем ответить, она с интересом смотрит на меня. Но даже интерес у нее вялый, будто из последних сил. Слабый рывок из безразличия, как из зыбучего песка.
Ее полное имя Арина.
– Я буду звать тебя Ришка, хорошо?
Она пожимает плечами. Безразлично.
– Можно подумать, ты придешь еще раз.
– Приду, обязательно приду.
Ее губы растягиваются в робкой улыбке.
– Тогда, хорошо.
Я спрашиваю ее про рисунки. И про то, любит ли она рисовать. Я спрашиваю про ее любимые игрушки и любимое занятие в свободное время. Я спрашиваю, какие животные ей больше нравятся, и какое время года. Я спрашиваю обо всем. А сама только и думаю о словах Жени, произнесенных в прошлую нашу встречу. Лейкемия. Операция. Не помогла. И не понимаю, почему. Почему так. Почему этому ребенку не повезло с самого рождения. У нее нет родителей и дома, но судьба, видно решив, что этого недостаточно, решила добить ее еще и смертельной болезнью.
Несправедливо.
И, бл?дь, слишком жестоко.
Через час к нам заходит медсестра. Она делает Ришке укол. Очередной. В исколотую, словно решето венку. И бросает короткий взгляд на меня.
– Она скоро заснет. Я думаю, вам пора попрощаться, – будто чувствуя за собой вину, поясняет она.
– Не уходи, – Ришка хватает меня за руку и крепко сжимает. От действия лекарства ее глаза мутнеют. Внимание рассеивается. Голос становится тише, а слова лениво растягиваются на всех гласных звуках. Но сколько же в нем звучит доверия. Доверия к совершенно постороннему человеку. Исхудалое и болезненное, как и сама девочка, но такое яркое и беспомощное. – Я быстро. Подожди меня. Честное слово, я очень быстро посплю, ты только не уходи.
И я остаюсь сидеть на краю кровати. В тишине палаты. А она засыпает, но даже во сне продолжает сжимать мою руку.
Когда я выхожу из центра уже темно. Время около семи. И чувствую, что это уже поздно. Непозволительно поздно. Пока я еду на такси до гостиницы, пока стою в пробках, стрелки перебираются через цифру «восемь» и стремительно приближаются к девяти. Мне почему-то кажется, что я не успею добраться до места назначения первой. Потом это перерастает в уверенность. Чуть позже – в стопроцентную уверенность.
И так как поделать я все равно ничего не могу, предпочитаю опоздать по полной программе. То есть, расслабляюсь и даже перестаю нервно покусывать нижнюю губу. Мне не страшно, но я немного переживаю за свой мозг. Возможно, даже за его вынос. И последствия сего действия. Я больше не на грани. Я на тонкой леске над обрывом. И леска больно впивается в ступни. Один неловкий шаг, и мне светит долгое падение вниз. Куда бы я ни посмотрела, до какой бы не дотронулась мысли – все плохо. И вязко. И зыбко. Очень неуверенно и шатко.
Мне бы хотелось иметь хоть один форт спокойствия. Такой, где можно было бы отдохнуть. Морально.
Расплачиваюсь за такси и не торопясь иду к сияющим дверям гостиницы. На ходу поправляю юбку, приглаживаю волосы, стираю пальцем брызги грязи с носка туфли. Не потому что я хочу хорошо выглядеть, просто так привыкла.
