Потом открываю окно и полной грудью вдыхаю морозный воздух.
И плевать, что в комнате сразу же становится холодно.
Очень холодно.
Глава 35
А потом будет новое утро…
Я закрою окно, чтобы холодный воздух не проскальзывал в комнату. Запахну плотнее халат и отправлюсь на кухню, где уже готов черный кофе. Первая сигарета, первый обжигающий глоток. Первые минуты после пробуждения. Тихие и ласковые. Под вкрадчивый аккомпанемент Мадонны.
Слишком рано. Едва светает. Пока можно не торопиться – спокойно пить кофе за небольшим стеклянным столом и задумчиво смотреть, как голубой дым струится между тонкими пальцами. Неподвижные мгновения, пограничные. Между реальностью и вымыслом. Когда с трудом понимаешь, что сон уже закончился. Его обрывки еще витают в сознании, пляшут яркими картинками перед глазами. Но потом замечаешь что-нибудь очень повседневное. Например, небрежно брошенный накануне ежедневник со списком дел, и все встает на свои места. Картинки разбиваются, образы исчезают. Только внутри, под ребрами остается ноющее чувство невесомости. Ненадолго. С третьим или пятым глотком и оно рассеивается.
Вот тогда можно начинать новый день. Без страха, что он превратится в испытание на прочность. В том числе, памяти. Надо только немного подождать. Все эти приступы воспоминаний, навеянных ночью, всегда проходят, если не разрешать себе в них погружаться. Если не подпускать их близко. Держать на расстоянии.
К счастью, такое случается все реже. Все реже я просыпаюсь с быстро бьющимся сердцем. Мне не снится ничего плохого. Впрочем, как и ничего конкретного. Штрихи. Наброски. Мгновения из прошлого. Но с привкусом чего-то очень нежного и приятного. Безмятежности или блаженства. Наверное, именно поэтому утром так остро ощущается чувство потери. Настолько остро, что приходиться запивать его горьким кофе. И вновь убеждать себя, что все уже давно прошло.
В конце концов, я научилась и этому. У меня были сотни ночей для оттачивания данного искусства. И сотни способов. Чтобы в результате утром испытывать лишь легкое разочарование.
Закрываю глаза и перевожу дыхание. Замираю так на несколько секунд, а потом быстро допиваю кофе и отправляюсь в душ. Через час не остается ни одной ненужной мысли.
Дальше по плану платье из тонкой шерсти цвета слоновой кости. Изящная нить жемчуга. Высокие сапоги и сумка в тон. Бледно-розовая помада оттенка «лиловый шелк». Легкий запах «Amarige». Уверенный взгляд на свое отражение в зеркале и довольная улыбка навстречу новому дню.
***
Он приглашает меня в ресторан. Хороший дорогой ресторан с прекрасным панорамным видом на город. Внимательным персоналом. И изысканной кухней. Я не видела его уже несколько месяцев. И ничего о нем не слышала.
Так что ради этого приглашения, отменяю все дела. Встречи. Съемки.
Он присылает за мной машину. Представительского класса. В его жестах все так же чувствуется безукоризненная сдержанность и учтивость. А также предусмотрительность и внимательность. Даже самые мелкие детали не ускользают от него. Я так и не научилась водить, предпочитая пользоваться такси. Он об этом помнит и делает все, чтобы не доставлять никаких неудобств.
Если откровенно, он мне ничего не должен. Тем более, запоминать мои прихоти.
Он встречает меня за столиком, поднимается при моем появлении, целует руку. Несколько секунд внимательно меня рассматривает, а потом порывисто обнимает и треплет по спине.
– Прекрасно выглядишь.
И это все. После столь продолжительного молчания.
Я говорю:
– Спасибо.
И присаживаюсь за уютный столик в отдалении от основного зала. Здесь тихо и в меру интимно. То, что надо для встречи. Официант приносит карту вин и меню. Выбираю «Монтраше», и пока нам разливают его по бокалам, расправляю на коленях льняную салфетку.
Улыбаюсь, закидываю ногу на ногу и прикуриваю.
– Так и не бросила? – усмехается он, делая глоток вина. – А я ведь тебя предупреждал, что курение плохо отразится на твоей карьере. Как работа?
Сквозь улыбку и сигаретный дым, протягиваю:
– Думаю, что все хорошо. Но не мне же тебе об этом рассказывать.
В ответ сдержанный кивок и короткая усмешка.
– Ты понимаешь, о чем я.
– Ну да. Все хорошо. Правда.
Дело не в том, что нам не о чем говорить. Просто есть темы, поговорить на которые очень хочется. А никак. Они все под негласным запретом. И труднее всего их не касаться.
Он делает заказ и якобы безразлично интересуется.
– Как здоровье?
Я в тон ему отвечаю. Тоже якобы безразлично. И без охоты.
– Чудно, Олежек, чудно. Не жалуюсь.
В последнее время. Мы оба об этом знаем. Но он имеет право спросить. А я ответить ничего не значащей фразой. Мы вроде бы находим компромисс. Не вдаваться в подробности. Не углубляться. Все в прошлом. И Олег легко переходит на другое. Значит уверен. Значит, не сомневается. Иначе от него было бы не так-то просто отделаться.
Мои проблемы и слабости ему не близки. Но он в курсе каждого моего дня за последний год. С того самого момента как мы подписали договор о сотрудничестве. Или даже раньше. С того самого первого звонка, непозволительно раннего. И моего согласия на его предложение. Работа в Европе? Да, хоть в Китае. Он тогда спросил «Скучать не будешь? Это не пара месяцев вдали от дома». Я ответила, что нет, у меня все равно нет дома. Такая позиция ему тоже была не близка. Или, вернее, непонятна. Он промолчал. Я тоже.
Правда, моя уверенность в своем безразличии была наигранной. Я это поняла первым же тихим вечером в одиночестве. Было невозможно сидеть в четырех стенах. Где угодно, лишь бы не на перекрестном допросе своих мыслей. Оставаться с собой наедине – вот, что представлялось мне самым страшным. Приходилось это исправлять.
Олег хорошо помнит о моих шабашах, загулах, прогулах, срывах. Срывались съемки, срывались нервы. И все куда-то летело в тартарары. А вначале казалось так просто – уехать, забыть, начать заново. Потом – отвлечься, не думать, не возвращаться. Еще позже – остановиться, взять себя в руки, собраться.
Были истерики. Были слезы. Были бесконечные бессонные ночи. Бледная кожа, красные глаза и запавшие скулы. Были скандалы. И миллионы испорченных кадров. Были бесчисленные штрафы за невыполнение с моей стороны обязательств. Было желание удержаться, справиться. И было желание послать всех на фиг.
Все было. Пока я не встретила его. Сама пришла на прием. Когда уже не знала, что дальше делать. Когда других вариантов не осталось. Его звали Роберт. Он встретил меня со спокойной уверенностью, которая присуща только врачам. Приветливо улыбнулся и пригласил присесть. Спросил, что случилось. Уже через десять минут пустых слов и провальных попыток что-то объяснить, я остановилась, а потом вдруг тихо сказала: «Не могу» – это все, что смогла выговорить. – «Не могу больше».
