— Разберемся завтра же со всем этим, — сказал я тихо. — Шутейник ничего не говорил о вашей грядущей судьбе?
Кровь отлила от полных щек дядюшки, он даже отшагнул к выходу. Вот же черт, как тут боятся таких слов из уст монарха!
— Н-нет… — проговорил старый хогг и по глазам его я понял, что он слегка испуган.
Я наставил палец на Рейла-старшего и выговорил четко:
— Вы теперь герой Норатора. Да что там Норатора, всего Санкструма герой! Богатырь!
— Я?
Я потер гудящий затылок.
— Это ведь вы подобрали раненного императора и лечили его самоотверженно.
— Я?
— Делились последней крошкой хлеба.
— Я?
— Прятали у себя, пока убийцы, подосланные Сакраном и Армадом, рыскали по всем улицам Норатора…
— Я?
— Наградой за это будет вам пост нораторского бургомистра.
Тут дядюшка Рейл впечатался спиной в дверь, даже распластался на ней, словно вознамерился выдавиться через замочную скважину и задать стрекача.
— Господин император… Ваше… э-э-э… всемогущество… Вы, надеюсь, шутите? Потому что если не шутите… Я, знаете, суетно живу, я не готов к таким крайностям… Непочтительным образом выражаюсь, простите…
— Я не потребую крайностей. Мы просто возьмем власть в городе в свои руки.
Он замотал плешивой головой, так что вечно всклокоченные, похожие на рожки остатки волос заколыхались.
— Но в соответствии с древними законами… Ратманы выбирают бургомистра, а они меня…
— Выберут. Об этом я позабочусь. Вы ведь уже дворянин, согласно указу некоего архканцлера Торнхелла. Вы — знатная особа. Устроим вам, господин Рейл, позитивный засвет завтра же днем, нет, не спрашивайте, что это, это из прежней моей жизни… Я лишу вас, таким образом, забот материальных, но потребую взамен забот политических. Вы будете решать объемные проблемы, в частности, проблему городских укреплений… Я приспособлю ваши таланты к текущим нуждам Норатора, и спать вам придется мало и совсем не с женщинами. Я думал о подходящей кандидатуре взамен почившего Таленка, и понял — вы подойдете. Вы бесстрашны и у вас дивергентный
[7] склад ума.
Он сразу насторожился, отлип от дверей.
— Надеюсь, это не о том, что я люблю сразу двух дам в постели?
Я давно заметил, что когда вкрапляешь в речь всяческие малоизвестные термины — на тебя смотрят с почтением и опаской. Сработало и сейчас.
Я пояснил ему насчет ума и он сразу же приосанился, затем бросил на меня почтительный взгляд.
— Вводите меня в соблазн великий, а хогг я не добродетельный, да и вообще не по уму мне… Это же какие… какие дела большие на мне будут!
— Будут, — сказал я, пробарабанив пальцами по столу. — Вместе со мной вы вошли в большую политику. Пути назад — нет. Путь вперед — есть. К победе. Или на плаху.
Дядюшка прошелся по кабинету, покосился на каминную полку, где обычно дрых Шурик, потер ладонью шершавый переплет Законного свода.
— Воровать буду, — сказал обреченно, покосившись на меня через плечо.
— Будете, — сказал я. — Но немного. За воровство малое… пусть даже средне-малое ничего не сделаю. За большое — казню. Вот так просто. Сразу. Не пожалею. Вы меня знаете.
Он стоял по-прежнему вполоборота, скосив взгляд на пол. Думал.
— Не припомню более подлого времени для Санкструма, чем оно было при последних годах правления Растара, — произнес едва слышно. — Особенно Норатору тяжко пришлось… Родился я в этом городе… И вот теперь… Вы предлагаете мне его… Вот так прямо… прямо мне в руки. И все же — почему? Умный я? Ну, пусть умный. Вон, — он широко повел рукой, — в Варлойне полно умных подлецов, а уж я точно не святой. Так почему?
— Вы способны к сочувствию, — сказал я искренне. — Вы способны жертвовать собой и я это видел, сражаясь с вами бок о бок. Вы способны к разумному созиданию. Вы создали газету. И я не думаю, что только желание наживы двигало вами. Вы хотели посредством газеты немного изменить мир к лучшему, может быть, даже не вполне сознавая это.
— Я?
Я привстал и хлопнул ладонью по столу — зря, ибо удар звонкой оплеухой отдался в затылке.
— Да прекратите ломать комедию, дядюшка. Вы, вы. Все время — вы. О вас красивом речь. Выбора я вам не оставляю. На этой неделе я сделаю вас бургомистром Норатора!
Я замолчал. Дядюшка Рейл думал. Наконец встряхнулся, спросил тихо:
— Грядет ли конец судеб? — очевидно, имея в виду наш проигрыш в войне.
— Нет, конечно, грядет прекрасное начало!
— Мы все-таки победим?
— Да.
— И вы… Вы все-таки полагаете, у меня есть совесть?
— Безусловно.
— И с судами городскими мне позволите разобраться? Там знаете какая шельмовщина… Чуть кого прирежет сынок богачей — так его тут же родичи и выкупают… И все-все так… На деньгах крутится… Тут нужна будет ваша поддержка, господин император. Судьи это такая…
— Каста неприкасаемых.
Он кивнул и встрепенулся.
— О да! Но это ведь значит, я смогу продвигать свои законы!
— Да, в рамках городского самоуправления, дядюшка Рейл, вы сможете продвигать свои разумные законы.
Он покачал головой: кажется, постепенно перспективы работы на посту бургомистра начали рисоваться перед его мысленным взором.
— Знаете, господин император, что я заметил… а живу я уже порядочно… Большинство законов действуют так: невиновных карают, виновным ничего не бывает… И я много думал… как бы сломить эту систему? А вдруг у меня получится, а?
Я внутренне усмехнулся. Великое правило — «Закон что дышло…»
— Значит, вам и карты в руки. Подумайте над справедливыми законами, именно за тем я вас и превращаю в бургомистра. Власть на любом уровне должна работать под страхом возмездия закона. — Я поднял палец. — Но не забывайте, что над вами, господин Рейл, стоит император, который надзирает и неусыпно бдит…
Он кивнул, вполне разумея угрозу.
— А как же узнать ту грань, за которую, совершая благие деяния я могу выйти… Хм… Нет-нет, не беспокойтесь, я понимаю суть дела!
— Ну, — сказал я задумчиво. — Например можно, имея уже ассигнованную сумму, не чинить дороги… Или, наоборот, затеять ремонт дома либо дороги совершенно целеньких. А еще можно отписать деньги под народные гуляния, и провести их с десятью нанятыми студентами, а на бумаге отразить, что гулял весь город. А еще можно принять закон о частных кладбищах, и сдавать земли под могилки на годок, скажем… Нет денег — покойничка выкапывают и выбрасывают, а ведь согласно вере в Ашара — это позор и ужас.
