Его голова опустилась на камень, глаза закатились и больше не видели ничего.
Где-то снаружи трижды прокаркал ворон. В доме же странная музыка взвилась из склепа: для кого-то поминки уже начались.
Младший брат – снова, надеялся он, единственный и законный обладатель титула – взял колокольчик и позвонил, вызывая слугу. Звон еще не затих, а на пороге уже возник дворецкий Тумз.
– Убери тело, – сказал молодой человек. – Но отнесись к нему с почтением. Он умер во искупление своих грехов. Быть может, наших общих грехов.
Тумз ничего не сказал, лишь кивнул, дав понять, что все уразумел.
Молодой человек вышел из комнаты. Он пошел в Зеркальный зал, где все зеркала давно были убраны и на стенах остались большие пятна неправильной формы; полагая себя в одиночестве, молодой человек принялся размышлять вслух:
– Вот об этом я и говорил. Если бы нечто подобное случилось в моем рассказе – а такое случается постоянно, – я бы поневоле насмехался без жалости. – Он ударил кулаком в стену, где когда-то висело шестиугольное зеркало. – Что со мной такое? Откуда во мне эта порча?
Странные беспокойные твари что-то бессвязно бормотали в черных портьерах по углах, и за деревянной обшивкой стен, и в сумрачных дубовых балках под потолком, но не давали ответа. Впрочем, он и не ждал.
Он поднялся по парадной лестнице, прошел по темному коридору к себе в кабинет. Кто-то, подозревал он, рылся в его бумагах. И, подозревал он, сегодня ближе к полуночи, после Собрания, выяснится, кто это был.
Он сел за стол, вновь окунул перо в чернильницу и продолжил писать.
VI
Снаружи, мучаясь голодом и недовольством, выли лорды-вампиры – они бросались на дверь в ненасытной ярости, но запоры были прочны, и Амелия надеялась, что они выдержат.
Что сказал ей лесоруб? Ныне, в час нужды, его слова всплыли в памяти как наяву, – будто он стоял рядом, его мужественное тело в нескольких дюймах от ее женственных изгибов, запах честного трудового пота обвевал ее, словно аромат пряных духов, и она слышала его слова, будто он шептал ей на ухо: «Я не всегда был простым лесорубом, барышня, – сказал он. – Когда-то у меня было другое имя и другая судьба, не имевшая ничего общего с рубкой деревьев. Однако знай… в секретере есть потайное отделение… по крайней мере, так говорил мой двоюродный дед, когда напивался не в меру…»
Секретер! Ну конечно!
Амелия бросилась к секретеру. Поначалу она не находила никаких потайных отделений. Она принялась выдвигать ящики и тогда обнаружила, что один намного короче остальных. Амелия просунула тонкую руку в пустоту, где раньше был ящик, нащупала кнопку и яростно на нее надавила. Что-то щелкнуло, и в ладонь Амелии упал туго свернутый свиток.
Он был перевязан черной лентой, посеревшей от пыли; дрожащими пальцами Амелия развязала узел и развернула пергамент. Она читала, с трудом разбирая старинный почерк, древние слова. Ее прекрасное лицо мертвенно побледнело, и даже ее фиалковые глаза затуманились ужасом.
Грохот и скрежет становились все громче. Амелия не сомневалась, что дверь долго не выдержит. Ни одна дверь не удержит их вечно. Они ворвутся сюда, и она станет им добычей. Если только… если только…
– Прекратите! – закричала она, и ее голос дрогнул. – Я отрекаюсь от вас, ото всех, и прежде всего – от тебя, Князь Мертвечины. Именем древнего договора между твоим народом и моим.
Шум прекратился. В наступившей тишине Амелия слышала ошеломление. А потом раздался надтреснутый голос:
– Договор?
И еще с дюжину голосов, по-прежнему жутких, зашептали нестройным хором:
– Договор, договор, – неземным шелестом.
– Да! – выкрикнула Амелия Эрншоу, и теперь ее голос был тверд. – Договор.
Ибо свиток, столько лет скрытый от мира, был страшным договором, заключенным в незапамятные времена между Владельцами Дома и обитателями склепа. В нем были исчислены и описаны все кошмарные ритуалы, соединившие два клана в веках, – обряды крови, и соли, и еще многого сверх того.
– Если ты прочла договор, – молвил глухой голос из-за двери, – ты знаешь, зачем мы пришли, дочь Хьюберта Эрншоу.
– Вы пришли за невестами, – просто сказала она.
– Да, за невестами! – прошелестело с той стороны. – За невестами, за невестами! – Шепот все нарастал, растекался призрачным эхом, и уже, казалось, весь дом содрогается в ритме этих слов, бьющихся пульсом тоски, и любви, и голода.
Амелия закусила губу.
– Хорошо. Невесты. Я приведу вам невест. У вас будут невесты, у всех.
Она говорила тихо, но они услышали, ибо за дверью вновь воцарилось безмолвие – глубокая, бархатная тишина.
А потом призрачный голос прошипел:
– А может, попросим еще на гарнир этих рогаликов? Как вы считаете, она не откажет?
VII
Горячие слезы жгли глаза. Молодой человек отодвинул исписанный лист и швырнул перо в стену. Чернила темными брызгами полетели на белый бюст прапрапрадеда, бурые капли оросили долготерпеливый мрамор. Огромный печальный ворон, сидевший на мраморной голове, испуганно встрепенулся, едва не упал, но помахал крыльями и все-таки удержался. Потом неуклюже заплясал с лапы на лапу, черным глазом-бусиной уставившись на молодого человека.
– Это невыносимо! – воскликнул молодой человек. Он был бледен, его била дрожь. – Я не могу. Никогда не смогу. Клянусь… э… – Он замешкался, перебирая в уме подходящие к случаю проклятия и клятвы из обширных семейных архивов.
Ворона это явно не впечатлило.
– Прежде чем начнешь клясться, и проклинать, и, быть может, поднимать из могил мирно усопших почтенных предков, заслуживших свой вечный покой, ответь мне на один вопрос. – Голос ворона походил на стук камня о камень.
Некоторое время молодой человек молчал. Всем известно, что вороны разговаривают, но этот ворон не разговаривал еще ни разу, и никто от него подобной выходки не ожидал.
– Разумеется. Задавай свой вопрос.
Ворон склонил голову набок.
– Тебе нравится это писать?
– Нравится?
– Это твое отражение жизни. Иногда я заглядываю тебе через плечо. Тебе нравится это писать?
Молодой человек воззрился на птицу.
– Это литература, – объяснил он, словно беседовал с ребенком. – Настоящая литература. Настоящая жизнь. Подлинный мир. Задача писателя – показать людям мир, в котором они живут. Мы держим для них зеркала.
Молния расколола ночное небо. Молодой человек выглянул в окно: в рваной вспышке ослепительного пламени костистые деревья и руины аббатства на холме предстали искореженными и зловещими силуэтами.
