В 1994 году: «Это был для нас первый неудачный год за семилетний период, и все же мы добились восемнадцатипроцентной окупаемости инвестиций. Можно было бы предположить, что у компании, для которой такая окупаемость считается «неудачной», коэффициент «цена — прибыль» будет выше пятнадцати при средней по рынку в двадцать, не так ли?»
1995 год он назвал «величайшим годом в истории отрасли», а затем пожаловался: «Даже в такие хорошие времена я пишу это письмо с чувством гнева и отчаяния… Если вы покажете наши результаты инвестиционному аналитику, не называя компанию, — мы уже проводили такой эксперимент — он скажет, что коэффициент P/E должен превышать S&P 500. Но узнав, о какой компании идет речь, коэффициент меняют ниже рыночного… Это уже просто неприлично».
В 1996 году коэффициент Nike подрос, но Фила это обрадовало не вполне: «По стандартным параметрам, которыми обычно пользуются, 1996 фискальный год был просто фантастическим. Мы установили исторический рекорд по продажам и доходам… Надо отдать должное: Уолл-Стрит счел уместным повысить наш коэффициент… Центральный вопрос следующий: заслуживает ли такого коэффициента компания в сфере моды независимо от силы ее бренда? Проблема этого спора в том, что ответ не имеет никакого значения. Неверен сам вопрос».
Короче говоря, в начале 1990-х годов Фил неустанно боролся с проблемой, которая преследует многих успешных предпринимателей-провидцев: у него никак не получалось заразить своим видением инвесторов. Конечно, при наших сегодняшних знаниях в этих письмах видна прозорливость Фила
. Он много говорил о том, что спорт станет творцом всемирных брендов, снова и снова объяснял, что инвестирует в глобальное будущее. Что вложения Nike в инновации, эндорсеров
[17] и строительство инфраструктуры за рубежом принесут колоссальные дивиденды. Но, несмотря на это, вплоть до 1996 года, когда даже самые медлительные аналитики начали замечать феномен Nike, Фил так и не сумел поднять коэффициент выше средней S&P. Неудивительно, что он нервничал.
И при этом тот же самый Фил, возмущающийся слепотой аналитиков с Уолл-стрит, отказывался видеть фактор, от которого вот-вот содрогнется весь его бизнес.
В 1992 году Harper’s Magazine опубликовал зарплатную ведомость Садисы, индонезийской девушки из Sung Hwa Corporation, производившей для Nike кроссовки. В статье Джеффри Баллинджера, борца за права рабочих, который прожил в Индонезии почти четыре года, говорилось, что ей платили около 1,03 доллара в день — чуть меньше четырнадцати центов в час. Баллинджер высказал предположение, что при таких расценках трудозатраты на производство кроссовок за восемьдесят долларов должны стоить приблизительно двенадцать центов. В конце он задался вопросом:
Поборники глобальной экономики и «свободных рынков» любят утверждать, что создание рабочих мест по всему миру стимулирует свободную торговлю между индустриализованными и развивающимися странами. Интересно, сколько западных продуктов могут купить индонезийцы, если они не могут заработать даже на еду? Ответа не найти в рекламных роликах Nike с парящим над землей Майклом Джорданом. Говорят, за многолетнее сотрудничество ему заплатили двадцать миллионов долларов. При показанной здесь зарплате, выходит, что Садисе пришлось бы работать на эту сумму сорок четыре тысячи четыреста девяносто два года
.
В 1993 году CBS показала репортаж об унизительных условиях труда на предприятиях индонезийских поставщиков Nike. В 1994 году серия статей с резкой критикой вышла в Rolling Stone, New York Times, Foreign Affairs и Economist. В 1996 году журнал Life безжалостно разоблачил детский труд в Пакистане и Индии. Написавший статью журналист по фамилии Шанберг рассказал, как представился американцем, желающим открыть в Пакистане мастерскую по изготовлению футбольных мячей на экспорт. Он увидел детей — рабов, прикованных к фабрике, так как они не были в состоянии выплатить «пешги» — сумму, которую получили за них родители. Один бригадир предложил ему «целую сотню строчильщиков, если потребуется» и заметил, что, «конечно, для этого вам надо будет заплатить за них пешги». Дети слепли, недоедали, их били, когда они просились увидеться с родителями, и — разумеется — им почти ничего не платили. Автор утверждал, что такой ребенок зарабатывал в среднем шестьдесят центов в день. Над статьей была фотография двенадцатилетнего мальчика, шьющего футбольные мячи Nike. Намек был прозрачный: на Nike работают дети-рабы.
Doonesbury, популярный журнал комиксов, рассказывал о проблемах Nike в этой области целую неделю. Во многих кампусах студенческие организации призывали бойкотировать продукцию компании. Nike как раз занималась расширением сети гигантских розничных магазинов и вдруг обнаружила, что «открытие NikeTown каждый раз сопровождается акцией протеста с лозунгами, пикетами, размахиванием плакатами и полицейскими заграждениями». Началась травля сотрудничавших с Nike знаменитостей, в том числе Майкла Джордана и Джерри Райса.
Несмотря на скандальную атмосферу, Nike продолжала утверждать, что ситуация в цепочке поставок ее вообще не касается. Компания имеет этический кодекс, запрещающий злоупотребления, а поставщики — это независимые подрядчики, которых она никак не контролирует. Вице-президент Nike по Азии Нил Лоридсен заявил: «Мы не имеем никакого представления о производстве. Мы только проектируем и продаем»
. Джон Вудман, генеральный менеджер Nike в Джакарте, объяснял: «Они субподрядчики, поэтому у нас нет возможности проводить расследования [нарушений трудового законодательства]». «Мы пришли и трудоустроили тысячи людей, которые в противном случае сидели бы без работы», — добавил он
.
Условия труда не упоминались в письмах Фила акционерам вплоть до 1994 года, когда он сделал исключение и пожаловался на статью Джорджа Вечея, пишущего в New York Times о спорте: «Две колонки бесконечных нападок на эту кошмарную Nike». В 1995 году о цепочке поставок не было ни слова. В 1996 году Фил заявил следующее:
По стандартным параметрам, которыми обычно принято пользоваться, 1996 фискальный год был просто фантастический… Тем не менее, этот отличный год завершился серией ударов со стороны СМИ, касающихся нашей деятельности за рубежом. У меня возникла дилемма: разбирать здесь ошибочные представления наших критиков… или попытаться дать нашим владельцам масштабное представление об их компании… Я выбрал второе
.
В 1997 году Фил стал одним из героев документального фильма «Большая Америка». Между ним и режиссером Майклом Муром состоялся такой диалог:
Мур: На [индонезийских] фабриках работают двенадцатилетние дети. Вас это устраивает?
Найт: Там нет никаких двенадцатилетних детей… Минимальный возраст — четырнадцать.
Мур: Хорошо, четырнадцатилетние. Вам это не мешает?
Найт: Нет.
В ежегодном письме тема проблем рабочих в цепочке поставок не поднималась.
А потом быстрый рост кончился, и прибыли рухнули. В 1997 году доходы увеличились на сорок два процента, а чистая прибыль — на сорок четыре. В 1998 году спрос поубавился. По мнению критиков, отчасти дело было как раз в том, что общество негодовало из-за условий труда. В 1997 году вышло почти триста статей, где слово Nike стояло рядом со словами «потогонка», «эксплуатация» и «детский труд»
.
