— Пойдем в подвал, — наконец решился Котенков. — На засаду вроде не похоже. Нет смысла устраивать столь странное шоу, если б захотели нас прижать, то сделали бы это куда раньше, причем без всякого шума. Но если что-то пойдет не так…
— Ребята, — попросил я, — теперь, когда микросхемы почти у вас в руках, может, все-таки скажете, где священник?
— Ты что — дурак? — удивился Котенков. — Я тебе сотый раз говорю: не видели мы твоего священника. Может быть, он просто уехал от вас, а может, тебе надо получше Усачева расспросить. Не думаю, что ему пришлось по душе то, что вы «вписались» в долю. Он труслив, но уж очень жаден. Ну все, кончай базар, пошли.
Мы вышли из машины и направились к дверям подвала. Рыжеволосый Потапов одной рукой крепко держал меня за локоть, не вынимая другую из кармана.
— Только попробуй дернуться, — предупредил он меня. — Я буду даже рад этому. Усек?
— Да понял я, понял, — успокоил я его. — Мне их звать?
— Не надо, — сказал Котенков. — Дверь, как я вижу, не из швейцарского банка. Давай, Вадим.
Одним мощным ударом ноги Потапов выбил дверь и втолкнул меня вовнутрь. Тусклая лампочка все так же уныло освещала серые стены подвала.
— Ну, и где твои дружки? — угрожающе придвинулся ко мне Котенков. — Я ведь предупреждал тебя.
— Саша, — позвал я. — Где Усачев? Тут ребята за ящиками пришли… За теми, что он сегодня привез.
Взъерошенная голова Гаранина поднялась над грудой мешков, и, зевнув, он пожал плечами:
— Вышел Усачев. Сказал, что за тобой поехал. Разминулись, что ли?
— Это тот самый сторож-алкаш, про которого ты рассказывал? — несколько успокоено спросил Котенков. — А где коробки?
— Куда он коробки поставил? — спросил я у Гаранина.
Тот махнул рукой в глубь склада и снова завалился на мешки.
— Врываются ни свет ни заря, — проворчал он. — Дверь испоганили… Чинить кто будет? Опять же мне придется.
— Ты покряхти там еще! — огрызнулся Котенков. — Вадим, сходи проверь.
Потапов оттолкнул меня к стене и быстрым шагом направился за штабеля ящиков. Через несколько секунд он появился обратно… Но уже пятясь задом и держа руки вытянутыми высоко над головой. В двух шагах за ним следовал Агафонов, мрачным и взглядом буравя непрошеного гостя через прицел «Макарова».
— Это еще что?! — взревел Котенков, пытаясь вытащить из-за пояса брюк пистолет.
— Стоять! Убью!
И замер, расслышав над головой сухой щелчок взводимого курка.
Не думаю, что эта идея увенчается успехом, — заявил Гаранин, указывая стволом пистолета на стол. — Оружие!
Котенков бросил в его сторону ненавидящий взгляд и полоши на столешницу небольшой самодельный револьвер.
— Вот и хорошо, — удовлетворенно кивнул Гаранин, спрыгивая вниз с груды мешков. — А теперь…
Договорить он не успел — ударом ноги толкнув на него разделявший их стол, Котенков бросился к выходу. Он уже выскочим на улицу, когда, догнав его в два прыжка, я повис у него на и мечах.
— Отпусти, сволочь! — хрипел Котенков, изо всех сил пытаясь стряхнуть меня. —
Отцепись от меня!
— Отдай иерея! — не сдавался и я, мертвой хваткой вцепившись в его куртку. — Где иерей?!
Собрав последние силы, Котенков рванулся, едва не выскользнул из куртки, но споткнулся о поребрик, и мы покатились по земле. Отчаяние удвоило силы бандита, и мне стоило больших трудов прижимать его к асфальту, уворачиваясь от мелькавших перед моим лицом кулаков.
Уйди от меня, полоумок! — голос Котенкова сорвался на хрип. — Уйди, псих ненормальный!
— Отдай священника! — рычал я в ответ. — Отдай по-хорошему!
Чтобы оттащить меня от Котенкова, потребовалось вмешательство двух оперативников сразу. Пока Агафонов надевал на Котенкова наручники и отводил его к украшенному такими же «браслетами» напарнику, Гаранин удерживал меня, не позволяя броситься в подвал, вслед за преступниками.
Уймись ты наконец! — прикрикнул он, встряхивая меня. — Уймись же, ну!
Верните иерея! — неистовствовал я. — Куда они дели священника?! Что они сделали с Разумовским?! Отдайте иерея!..
— Если ты сейчас не угомонишься, я посажу тебя в камеру и буду держать там до тех пор, пока мы не закончим с ними работать, — предупредил меня Гаранин, выпроваживая из своего кабинета двумя часами позже. — Ты не только их до сумасшествия довел, но и меня уже до самых печенок достал! Ты же видишь: они все свои дела за последние три года перечислили, лишь бы ты их в покое оставил. Ну не знают они, где твой иерей!
— Врут! — уверенно заявил я, пытаясь проскользнуть мимо него в приоткрытую дверь. — Не мог же он в воздухе раствориться? Он же священник, а не святой.
— Если они хоть что-то знают о судьбе священника, то это будет известно и мне, — заверил Гаранин. — Но ты сейчас для них стращней электрического стула. И пока ты будешь висеть дамокловым мечом над их головами — результатов не жди. Если они и расскажут что-то, то только тогда, когда тебя не будет в радиусе трехсот метров… По крайней мере, вне зоны их видимости.
— Дай мне с ними поговорить!
— Вот! — Гаранин показал мне кукиш и с треском захлопнул дверь перед моим носом.
В бессильной ярости я несколько раз пнул ее ногой и, гневно сопя, уселся на скамеечке в коридоре. Не успел я выкурить сигарету, как из ведущей в дежурную часть двери выглянул молодой сержант и поинтересовался:
— Вы Куницын? Вас к телефону дежурного.
Отбросив окурок в заполненную бумагами мусорную корзину, я поспешил в дежурку.
— Сергеев тебя разыскивает, — сообщил мне майор, протягивая трубку. — Говорит — срочно.
— Слушаю, — сказал я, чувствуя, как вновь заполняют душу нехорошие предчувствия. — Говори, Витя. Что с Разумовским? Что с ним?!
— Не ори так, — недовольно заворчали на другом конце провода, — совсем оглушил. Он тебя разыскивает, звонил к тебе домой, но не застал, звонил в отдел, но там постоянно занято — сам знаешь, в будние дни вообще дозвониться сложно, а уж по междугородке… Он уже выехал.
— Кто звонил? — опешил я. — Кто выехал?
— Как кто? Разумовский, конечно. Он сказал, что ты вроде как ищешь его, и попросил меня дозвониться и передать, чтоб ты беспокоился, он был у умирающего прихожанина и не знал, что жена приедет раньше срока, а она…
— Так он жив? — хмуро уточнил я. — Здоров, и ему ничего не угрожало?
— Да, с ним все в порядке.
— Все равно ненавижу! — заявил я после некоторого молчания.
— Почему? — удивился Сергеев, — Что-нибудь случилось?
— Естественно: он жив и здоров… Я как чувствовал, что и на этот раз он принесет мне одни неприятности.
